И ушла, посмеиваясь.
Тут-то и настал мой выход. Пока мама молча разливала чай, я погладила Васю по голове и сочувственно сказала:
– Если ничего не видно, это не значит, что ничего нет.
Имея в виду содержимое Васиной башки.
В другое время Василий съел бы меня с сандаликами. Но момент был выбран стратегически безупречно: мой друг был настолько унижен и раздавлен, что на сопротивление у него не осталось сил.
Мама с папой обернулись ко мне. Лишь много лет спустя я догадалась, что они оба были поражены не меньше, чем Вася, и не меньше, чем он, стыдились – потому что не смогли, не сообразили остановить это избиение.
По их лицам я вдруг поняла, что сейчас услышу что-то ужасное. Мне стало не то чтобы страшно. Но если бы в тот момент кто-то предложил мне маховик времени, чтобы открутить обратно последние десять секунд, я бы, пожалуй, отдала бы за него пару месяцев лета.
– Васина футболка, наверное, высохла, – очень спокойно сказала мама. – Принеси, пожалуйста. Она возле бани.
И всё? Я умчалась, неуверенно радуясь, что меня никто и не собирался наказывать за дерзость.
Футболка действительно высохла. Никаких следов крови (а распоротая стеклом пятка кровоточила прилично) не осталось. Я свернула ее и побрела обратно.
На подходе к дому мне внезапно стало так тошно, что пришлось сесть, и некоторое время я провела под кустами малины, глядя, как по моим ногам карабкаются крошечные малинниковые муравьи.
Мне было двенадцать лет, и я впервые ощутила, на какой тонкой грани балансируют насмешники со своим бесчувственным острословием, со своей способностью вслушиваться только в себя. Вася был взрослым и неуязвимым. Мне казалось, об него можно обтачивать ехидство до бесконечности.
Еще через пять минут в компании муравьев я поняла, что у моих родителей было что мне сказать. Но все, что они себе позволили, – это напомнить мне о событиях трехдневной давности.
Еще через десять минут из дома вышел Василий.
– Ну? – говорит. – Чего расселась?
– Ягоды искала, – говорю. – А их уже нет.
– Не выдумывай, – говорит Василий. – Это ремонтантная малина, она у вас до сентября плодоносить будет. Хоть что-то я знаю, да?
Это был первый и последний раз, когда Вася позволил себе напомнить разговор с нашей родственницей.
С тех прошло довольно много лет, и я даже повторяю про себя иногда, что если ничего не видно, это не значит, что ничего нет. Фраза, конечно, менее дурацкой не стала. Зато я от повторений определенно стала менее дурацкой, хотя Вася, наверное, со мной и не согласился бы.
Дачники