— Я извиняюсь, но нам пора выдвигаться.

Нина вышла на голос Люциуса, немного усовестившись в том, что заставила его ждать. Он нервно поглядывал на часы и определенно не походил на человека, которому предстояло блистать на сцене. И без того уже бледное лицо казалось совсем призрачным, под глазами залегли черные круги, усугубляя болезненный вид, а потухший взгляд добавлял годы. Но даже страдальчески осунувшиеся черты сохраняли в Люциусе привлекательного брюнета. Пусть теперь привлекательность эту и можно было описать, скорее, как «своеобразную».

Во дворе у машины собралась компания попутчиков. Джеймс курил, придерживая переднюю пассажирскую дверь. Рядом дымил Грейсон, вступив в негромкую дискуссию с Ричардом, — судя по неприязненным лицам, разговор не шел. Агнес осталась дома со словами: «Я эту клоунаду уже пятьсот раз видела, и вообще у меня сейчас «Рокки» начнется, катитесь». Эстель деликатно сослалась на нехватку мест в машине, а затем нашла какие-то дела. Нельзя было сказать, что Нина прониклась к тетушкам огромным доверием, но малознакомое мужское общество не внушало его от слова совсем.

— Посадить меня за руль — прямо-таки оскорбление. — Проворчал Люциус, усаживаясь в машину. — Я творец, а не водитель.

— Брюзжишь, как старая бабка. — Джеймс отправил остаток сигареты в ближайший кустарник и устроился на заготовленном месте.

Нине предстояло разделить поездку с Грейсоном и Ричи. Восторгов необходимость не вызывала. Повозившись с магнитофоном, Джеймс запустил кассету из ассортимента бардачка. Салон наполнил ревущий рок. Удивительно, как человек накануне прикипевший к фортепиано мог испытывать наслаждение от сумасшедших басов, что нещадно долбили по ушам, словно железным молотом. Уже на середине пути Нина почувствовала, как несуразные гитарные запилы прессом сдавливают голову.

— Ричи, подвинься, — скрипя кожаной курткой, заерзал Грей, — видишь, места мало.

— Просто кто-то занял слишком много справа, — отмахнулся тот, не отрывая тоскливого взгляда от лесных пейзажей за окном.

Его важный вид, осанка, снисходительный тон — все в Ричарде возмущало Нину. От одежды из гладких тканей в лучших традициях классики до золотистых глаз с недобрым блеском.

— Кто-то слева две недели не высовывался так, может, и сейчас соизволит помолчать? — Как можно сдержаннее ответила она. Осадить Ричарда стало делом чести.

— Sei divertente3. — С уничижающим ехидством произнес он. — Но раз уж сама Нина попросила…

— Тебе в утренний кофе нагадили, что ты ведешь себя как придурок? — Нина не на шутку вспылила, начав терять над собой контроль. Наигранные интонации Ричарда резали по ушам похлеще музыки Джеймса.

— Точнее и не скажешь, — поддержал Грей.

— Встал на сторону девки, чего от тебя еще можно было ожидать? — ощетинился Ричи.

Оба как будто только и ждали момента сцепиться языками. В посыпавшихся ругательствах зазвучали слова, значение которых Нина предпочла бы даже не знать. Она беспомощно отвратила взор на зеркало и встретилась с гневными глазами Люциуса. Его пальцы стиснули руль, да так крепко, что руки вздулись голубыми узорами вен. Одновременно на иллюзиониста навалились собственные волнения, потоки ругани и музыка, которая, пожалуй, могла ублажить слух самого сатаны. Убери хотя бы одно из составляющих уравнения, и справиться с остальными стало бы проще, — Люциус то ли прочитав мысли Нины, то ли основательно утомившись от шума, опустил окно, вынул из магнитолы кассету и со всей ненавистью вышвырнул за борт.

— Твою мать! — Джеймс закричал благим матом. — Черт, Люк, совсем с башкой не дружишь? — он постоянно оглядывался назад, будто эту дьявольскую песнь еще можно было спасти.

Но тишина стала бы роскошью.

— Я считаю, что кое-кому здесь делать нечего! — негодовал Ричард. — Или, раз уж на то пошло, давайте всех подряд посвящать в нашу жизнь. Оно ведь ничего не стоит. Вот я, вот моя изнанка! Добродушие Эстель меня убивает…

— Это добродушие называется «семья», — Грей начинал терять самообладание. — Слышал про такое?

Ричард замер. Потемневшие в ярости глаза выдавали множество роящихся в голове мыслей, но он словно утратил дар речи. Грейсон явно ступил на больную мозоль, разбудив в Ричарде что-то черное, наполненное отчаяньем и бессильной злобой.