— За это ты мне и нравишься.

— Любишь постарше?

— Люблю уверенность с прочным внутренним стержнем.

— Про стержни поговорим в другой раз.

Дверь приоткрылась. В палату вернулся Грейсон с бумажным стаканчиком кофе в одной руке и свернутой газетой — в другой. Джеймс выпустил руку Нины, смутившись его появлением.

— Все-то эти журналюги вынюхают: «Жертва бродячих собак воскресла на операционном столе»…

— Рановато врачи меня на тот свет списали, — улыбнулась Нина, надеясь сгладить прозвучавший заголовок. Она посчитала, что Джеймсу и Грею лучше было не знать о причинах ее чудесного возрождения.

— А ты что хотел? Это же Порт-Рей…

Власть над телом постепенно возвращалась, и Нина вдруг ощутила, что все это время в ее кулаке был зажат крохотный предмет. Придя в замешательство, она поднесла к лицу медный ключик на цепочке, вызывав всеобщий немой вопрос.

— Люк… — Нина закрыла глаза и поморщилась, доставая встречу с Люциусом из зыбких воспоминаний.

— Сбросился со скалы, — подсказал Грей.

— Приходил ко мне.

Зависло длительное молчание, в продолжении которого все пытались осмыслить сказанное.

— Дьявол! — первым очнулся Грейсон. — Я же говорил, что он жив! Когда его ждать? К ужину вернется?

— Нет, — покачала головой Нина. — Он не вернется в Порт-Рей.

Джеймс, до этого побледневший в страхе поражения, довольно заулыбался:

— Напомни, условия спора? Я, может, и старичок, но, кажется, ты сказал «жив и скоро обрадует нас своим присутствием»?

Лицо Грейсона замерло в выражении глубокого возмущения. Он зажал подмышкой газету и отвесил Джеймсу подзатыльник, не вызвав у того ничего, кроме хохота.

В этом споре было двое проигравших.