— Она рвала сети, Спиро…
— Ты же знаешь, звук, с которым рвутся сети. Будто Госпожа смеется на закате луны.
Спиро пронзительно закричал. Потом, уже гораздо позже, он рассказывал:
— Я не видел, что там на порванных концах нитей. Но я чувствовал. Я чувствовал, что там — смерть. Она дергала меня за руки, хватала за лицо, тащила за язык. Смерть воткнула два пальца мне в глаза. Я ничего не видел. Но я чувствовал.
И вот они обступили его, взяли за руки, прежде всего опасаясь за самих себя, а потом уже желая уберечь Спиро. Допусти его до тела, он бы вцепился в него и так и лежал бы, пока сам не умер.
Обняв за плечи, держа за руки, за талию, своими живыми руками касаясь его тела и закрывая его от мертвого Паниотиса, они повели Спиро в кафе.
Парой сердитых фраз Коста объяснил, что случилось, Катине, молодой официантке. Подавляя крик, она прижала кончики пальцев к губам и отступила к беленой стене.
— Умереть легко, — сказал старик, зажимая четки в кулаке и впервые с утра прерывая молитву. — Горевать куда тяжелее.
Катина хотела убежать, но кто-то схватил ее за руку:
— Дай нам кофе. А если тебе срочно нужно куда-нибудь бежать, сбегай принеси от Алексиоса большую кастрюлю супа. Но сначала дай бедному мальчику бренди.
У нее не было ни отца, ни братьев, никого, кто бы мог собрать ей приданое, замуж ее никто не брал, так что всем было плевать, что она чувствует. Она закусила нижнюю губу, подошла к полке с напитками и сняла бутылку метаксы. За каким-то столиком человек попросил узо, но сосед ткнул его в плечо:
— Баран! Если хочешь выпить, пей бренди с человеком, у которого горе! Или не пей ничего, кроме кофе!
Все сгрудились вокруг Спиро, и каждый просил, чтобы тот выпил из его стакана, как из своего собственного. Но он отхлебнул только из стакана Косты.
— Весь этот год Паносу не везло. То стена в доме упала, то сестру вдруг срочно надо было выдать замуж…
Коста зашипел:
— Не вспоминай того, что было вчера, дед. И без того сегодня тяжело.
— А завтра может быть еще хуже, — откликнулся старик и вновь начал перебирать четки.
Спиро встал.
Когда он повел глазами вокруг себя, четверо, те самые, которые перекрестились на пристани, сразу подняли вверх ладони, защищаясь от его взгляда.
—