И все-таки Панос ответил на его немой вопрос.
Он сорвал с пояса Спиро кроликов, вошел в дом, вынес оплетенный кувшин с вином, стоявший под раковиной и потому не пострадавший.
— Держи, Коста, — сказал он, — и не слишком напивайся сегодня. — И он подал кувшин измазанному смолой рабочему. — Завтра понадобится твоя помощь.
Худущий семилетний пацан в больших армейских штанах, обрезанных выше колен и подвязанных на тощем животе ржавым тросом, приставив ладонь ко лбу, смотрел на них против солнца.
— Отнеси это своей тетке. — Панос протянул ему кроликов. — Если сам не наешься, так хоть глисты в пузе станут жирнее.
Глаза мальчишки широко раскрылись. Он живо схватил кроликов — и только его и видели.
К Спиро вернулся дар речи.
— У нас дом развалился, а ты еще раздаешь последнее, что осталось?
— Парочка подарков, только и всего, — ответил Панос и стиснул его загривок. — Тебе что, тоже захотелось вина и жареных кроликов?
Спиро скосил глаза на дом:
— Какая тут еда. Мне тошно, хуже, чем в шторм.
— И что теперь? — Панос поднял ракушку и большим пальцем очистил ее от крошек штукатурки. — На этом острове у нас и так почти ничего не было, а теперь Она забрала и последнее. Хотя поп и молится за нас Кириосу Иисусу, может, правы пастухи.
— А ты что, тоже считаешь, раз Кириоса Иисуса похоронили не в земле, а в каменном гробу, его тело не может сделать землю обильной?
Панос пожал плечами:
— На земле растут кактусы и терновник, но ведь апельсины с оливками и помидоры тоже растут. Я просто хочу сказать, что, если уж Госпожа показывает нам норов, нужно думать о других, иначе горе лишит нас последних сил. Ну что ты плачешь, Пиопа? — Он отдал сестре ракушку и слегка притянул ее к себе. — Вдова Мардупас пошла собирать оливки на масло, и ее быстрые пальцы не остановит никакое землетрясение. Когда ты была маленькой, ты всегда смеялась рассказам этой мудрой женщины. Пойди-ка помоги ей, и, может быть, вечером ты вернешься домой с улыбкой. — Он кивнул в сторону дороги. — Пойдем, — сказал он Спиро.
Узенькая улочка, по которой они шли, была зажата между гранитом и красным мрамором. Ослики, таскавшие на себе хворост и овощи между портовым городком Адамасом и старым городом, носившим название Плака, завалили желтую пыль навозом, частью высохшим, частью еще дымящимся. Террасированные склоны по обеим сторонам, два месяца назад бурые, уже зазеленели. Сначала братья шли по асфальту; потом дорога вырвалась из прохладной тени обрывов на палящее солнце, и горячая щебенка стала больно жалить босые ступни. Тогда они сошли в меловую канаву вдоль дороги, и скоро ноги их до колен покрылись белой пылью.
Они пересекли виноградник, где на потрескавшейся земле, словно крабы, лежали спутанные лозы; потом свернули на другую дорогу, которая вилась и петляла меж скал все выше и выше, пока на гребне горы ветер не стал толкать их в спину и зачесывать наперед волосы.
За перевалом, на полпути вниз, им попалось стадо, штук двадцать коз и с ними пастух — лицо обтянуто кожей, ногти на руках и ногах сгнили, сорванные от постоянного лазания по скалам. Говорил он на каком-то певучем и малопонятном наречии горцев. Ветер шевелил на лбу его светлые волосы, под которыми сверкали серые глаза. Пастух знал множество историй, часто похабных, почти всегда смешных, как, впрочем, и бездну всяких древних легенд. Спиро, подобно большинству рыбаков, часто размышлял об этих светловолосых сероглазых островитянах, которые молятся в собственных храмах, где нет попов и где приносят в жертву коз. Они появлялись в Адамасе и в Плаке только в дни осеннего равноденствия, чтобы посидеть в кафе, выпить и похвастать тем, как любились с женщинами, мужчинами или собственной скотиной. Сыновей они держали дома для работы, а дочерей отправляли в Плаку учиться в гимназии; все денежные расчеты они предоставляли женщинам, говоря, что чтение, письмо и счет сродни магии, а магия — это по Ее части.
Пастух скривился, запустил руку под кожаный жилет и принялся яростно чесаться.
— Моя сестра умеет писать имя каждого мужчины у нас в роду, а еще она может в точности записать все, что вы ей станете говорить, а потом слово в слово пересказать это, даже если пройдет месяц, а ведь ей нет еще пятнадцати.