Хирург лихорадочно озирался. Можно ли использовать ручку как оружие, достаточно ли острое перо, не сломается ли? Ручка валялась на полу; перо отломилось. На плитках брызги чернил. Что еще? В ящике стола вроде были ножницы, но это надо рыться, искать.
Он вцепился в край стола, навалился на него:
— В чем дело? Что происходит?
Пришельцы стояли, как восковые фигуры. Женщина с мальчиком обернулись к мужчине; тот открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Аптекарь перестала вырываться, обмякла, привалилась к нему спиной, зажмурилась и тяжело дышала. Мужчина закрыл глаза и вздохнул, словно собираясь с силами перед рывком.
— Я учитель, доктор-сагиб. А это моя жена и сын. Мы никогда и мухи не обидели. И всего лишь хотим жить спокойно.
Три
— Мы были на ярмарке неподалеку от нашей деревни, — сказал мужчина, назвавший себя учителем. — Ушли оттуда уже на закате. На улице было темно. Лампы в фонарях перегорели. Тогда я не придал этому значения, даже не посмотрел по сторонам. Как же горько я теперь об этом жалею!
Аптекарь снова принялась вырываться, и мужчина затараторил:
— На нас напали четверо. Выскочили из темноты, забрали деньги и украшения. А потом изрезали нас ножом, доктор-сагиб, изрезали ножом и бросили валяться на дороге. Точно мешки с мусором. Бросили нас и ушли.
Пришельцы были бледны. Кожа их действительно имела нездоровый оттенок. Но каким же образом…
— Когда это случилось? — уточнил хирург.
— Сегодня вечером.
— Не было сегодня никакой ярмарки. По крайней мере, я ничего такого не слышал…
— Это случилось не здесь, доктор-сагиб. Мы из другого округа.
— Чушь какая-то. Как же вы сюда добрались? Солнце только-только село, и часа не прошло. И как вы остановили кровотечение?
— Никак.
У хирурга невольно поджались пальцы на ногах, упершись в твердую кожу ботинок.
— Как же вы выжили?
— Никак.
Это уже ни в какие ворота не лезло. Можно говорить что угодно, нести несусветную чушь, нанизывать буквы, как бусины на нитку. У хирурга мешался ум: он тщетно пытался отыскать в словах мужчины хоть крупицу смысла.