«Нет. Ты, Госпожа, напрасно ликовала. Если и раздирала меня боль, то боль от любви, обернувшейся горем. Ты сделала мне одолжение. – Рюу положил руку на голову дракона. Из клыкастой пасти вырвался огонь, опалив его волосы. – Правильно, это выход».

И он попросил у дракона благословения.

Пламя поглотило рёкан быстрее, чем ожидал Рюу. Он нес огонь по стенам, ступеням, по переходам, по ветвям деревьев. Нобуо бежал за ним, но Рюу превратился в дракона, чтобы пожрать всех. На голове не осталось волос, лицо покрывали кровавые ожоги. После Нобуо говорил, что огонь словно вырывался из спины брата, размахивал жаркими крыльями. В дыму он не разглядел свечей в его руках.

– Пойди прочь, – прорычал Рюу и поднялся по пылающей лестнице. Он шел обратно на третий этаж.

Гости проснулись снова, кричали, скатывались с лестниц, выпрыгивали из окон, искали спасения в онсэнах. Сэдэо и Асу носились от бань к кухне, от кухни к кладовой, пламя изгоняло и их. Хакусана-сан визжала в саду. Она успела вытащить мужа, тот кулем валялся у ног жены, обнимая спасенную бутылку.

– Какая ночь, – повторял он без конца.

Часть крыши рухнула, выплевывая снопы искр и рев огня. Хозяйка рёкана опустилась на колени возле мужа, перекатывая за зубами имя внука. Кричала, что восстановит отель и заставит Рюу страдать.

– Ай да старший внук! – верещал дед и отталкивал Нобуо, который пытался поднять его с земли.

Сэдэо вытащил сына из горящего дома, до покоев Госпожи Рюу не добрался, потолок в коридоре рухнул, преградив путь.

– Она жива. Жива, Рюу. Сынок, помоги спасти рёкан.

Слезы душили Рюу. Он плакал от бессилия и хотел погибнуть вместе с рёканом и Кумико. Нобуо метался между дедом и братом.

Но Сэдэо сказал правду. Госпожа исполнила обещание и наградила род Хакусаны вечной жизнью, Кумико успела стать частью семьи. Рёкан устоял вопреки усилиям Рюу. Покои Госпожи огонь не тронул, Кумико лежала наверху.

Девушка в теле старухи.

– А у Смерти теперь лицо Кумико, – закончил рассказ соломенный человечек.

– Я просила его, – произнесла Кумико.

Мичи вздрогнула. Околдованная историей рёкана, она не заметила, как Кумико перестала играть и отложила биву. Худые руки лежал на коленях, но теперь Кумико подняла голову и смотрела на Мичи слепыми глазами. На мгновение Мичи показалось, что Кумико может видеть, но та прикрыла веки и сказала:

– Я столько лет сдерживала его. Судьбу не изменишь, повторяла я. А когда твоя судьба в руках самой Смерти, не стоит и пытаться. Я попросила его убить меня, но это тело, – Кумико повела пальцами, – тело Госпожи, не уничтожить. Я просила его запереть меня, но он выводил меня во двор по ночам, и мы гуляли, пока я не настояла и сама не закрылась в этой комнате. Я просила его забыть меня, но он продолжал приходить и говорить со мной, как будто перед ним прежняя Кумико. Он приносит мне еду, хотя я не нуждаюсь в пище. Расчесывает мне волосы. Покупает одежду. Я отказываюсь от всего. Он подарил мне новую биву. Знал, от нее не смогу отказаться. Он упрямый, мой молодой господин.

Кумико подняла руку, потянулась к Мичи. Та поняла ее жест, приблизила лицо к маленькой ладони. Кожа у Кумико была сухая и шершавая. Пальцы медленно прошлись по щекам, носу и лбу Мичи.

– Он все такой же нежный, но я слышу гнев в его голосе. Гнев – частый спутник страха. И я чувствую, как он хмурится, как нервно кривит губы. Я надеялась, что он передумает. Но появилась ты. И мне очень, очень жаль.

Кумико убрала руку, опустила голову. Соломенный человечек и тётин-обакэ покинули каморку.