– Наконец-то! – хохотала она. – Мое, по праву мое!

Она обняла за шею неподвижного Рюу, прижалась губами к уху. Дохнула свежестью дождя. Даже аромат Госпожи изменился!

«Ты не Кумико! – безмолвно кричал Рюу, давясь непослушным языком. – Прочь от меня!»

Госпожа расхохоталась еще громче:

– Я предложу тебе обмен, Рюу, когда твоя душа треснет и тьма заполнит ее!

Она толкнула его в грудь, в сердце, выбивающее путь к бездыханной Кумико. И сердце осеклось, остановилось. Рюу рухнул на пол, распластался жалким червем. Госпожа поставила ступню, аккуратную, белую как лилия ступню Кумико на его спину. Ребра свело от боли, кожа зашипела.

– Поверженный дракон, носи всегда этот знак! – провозгласила Госпожа.

По плечам Рюу потекла кровь, на спине что-то извивалось, сворачивалось, распрямлялось, чтобы снова свернуть кольца, сжать ребра, вонзить под них раскаленные когти. Рюу не издал ни звука, пока Госпожа вдавливала ногу в пылающую плоть.

Госпожа прошла по всему рёкану прежде, чем растворилась в тумане. Самурай, который не вмешался в происходящее в покоях, не встал непреодолимой преградой перед бегущим на крик Рюу, присоединился к своей Госпоже на лестнице. По саду он нес ее на руках. Постояльцы провожали их пустыми взглядами, морщили лбы, вспоминая, как разошлись по комнатам после свадебного пира. Недоумевали, что подняло их с кроватей глубокой ночью и почему они в страхе и полной тишине расходились в наполненные сочащейся тьмой сны.

Следом за Госпожой вышла Хакусана-сан, она даже не взглянула на лежащего внука. Оцепенение спало, Рюу проводил взглядом бабку, подполз к Кумико. Обожженная спина причиняла мучения, печать Госпожи ворочалась, сжимая грудную клетку.

– Кумико! – позвал он еле слышно.

Он звал долго. Вглядывался в морщины, в коричневые пятна, сменившие румянец, в плотно сомкнутые веки без ресниц. Для него она навечно была прекрасной, белоликой, зеленоглазой.

– Взгляни на меня, Кумико! – Рюу шипел, голос сгорел вместе с кожей на спине.

Он приложил ладонь к губам Кумико, проверил дыхание, попытался расслышать слабый стук в груди. И все звал.

Она не отвечала.

Кумико умерла.

Госпожа выпила ее до дна.

Рюу почти не помнил, как поднялся. Его шатало, он держался за стены, рвал окровавленными пальцами бумажные перегородки. Вернулся в их с Кумико комнату, нашел свадебное хаори. Серебряный дракон покинул ткань. Спину жгло, Рюу задержал дыхание и провел ладонью вдоль поясницы, проверил. Он истекал мглой, кровь была черной, как ночь, в которую ушла Госпожа. На стене висело зеркало. Бронза поблескивала огнем бумажного фонаря, освещавшего комнату. Рюу повернулся полубоком. На левом плече покоилась рогатая голова дракона, тугие кольца вились по спине, уходили под кожу, выныривали из-под проступающих ребер. Лапы держали поясницу, хвост загибался спиралью и возвращался к правому плечу. Там, где уместился дракон, кожа сошла, как кора с обгоревшего дерева.

«Я кричал? – Рюу прислонился к зеркалу пылающим лбом. – Нет, не кричал. Не доставил ей подобного удовольствия. Хоть что-то принял с достоинством».

Он застонал, но тут же сжал губы.