Я подняла глаза и посмотрела в его, прямо и требовательно, не желая верить, что увижу в них подтверждение, но точно зная, что оно там.

— Было, за что, — жёстко сказал Дубовский. Брови сдвинулись к переносице. — Не лезь в эти дела, киса, пока не запачкалась. Сама жива осталась — и ладно.

— И ладно?! — задохнулась я. Горло саднило, голос звучал, как консервная банка, которую вскрывают тупым ножом. — Что значит не лезь, если я уже тут, как соучастница? Господи, да вы себя слышите вообще? Это же человек, живой, пусть и гнида! Вы же можете сдать его в полицию!

Все трое переглянулись почти весело.

— Вот мусора обрадуются, — фыркнул Кикир. — Целая палка сама пришла. А потом как пришла, так и уйдёт. Человечек-то непростой. Эх, Злат Сергевна, тут либо мы его, либо он нас, когда оклемается.

— Ну можно же что-то придумать, — взмолилась я, хватаясь за Дубовского. — Пожалуйста, не надо…

Артур ровно сказал, выискивая место для укола:

— У него в подвале крепления, инструментарий, предположительно, пыточный и аппаратура для видеосъёмки.

Мне поплохело так, что земля поехала из-под ног. Дубовский успел подхватить.

— Всё равно. — Сказала я, мотнув головой. Зубы легонько клацали. — Ты не видел, как он говорил. Он же не в себе, обезумел от отчаяния. Смерть сына свела его с ума.

— Он собирался тебя пытать и, скорее всего, убил бы, но ты всё равно его жалеешь? — В тоне Артура появился намёк на удивление. Он даже оторвался от своих изысканий. В прозрачных зелёных глазах светился интерес учёного, на глазах которого колония бактерий вылезла из чашки Петри и предложила заказать пиццу.

Дубовский зло выщерился, притиснулся к моему лицу:

— Ты хоть понимаешь, что бы он с тобой сделал, киса? Тебя резали когда-нибудь? Обливали кислотой? Поверь моему богатому опыту, тебе бы не понравилось.

— Ты уже разрушил его жизнь, — зашептала я, обхватывая лицо Дубовского ладонями. Сама не заметила, в какой момент снова потекли слёзы, горячие капли бежали по коже, обжигали глаза. — Остановись, пока не поздно, прошу тебя, пожалуйста. Я же не его спасти пытаюсь, а тебя. Вас всех.

В лице его что-то дрогнуло.

— Слишком поздно, — сухо сказал он.

— Максим…

— Я же сказал, — рыкнул он, отдирая мои руки от себя. — Думаешь, что сделаешь жалостливые глазки, по головке погладишь, и у меня нимб отрастёт? Прости, киса, в рай меня не пустят, апостол Пётр лично достанет обрез при виде моей рожи. Ты не в сказку попала, где рыцари с горячими сердцами и каменными жопами братаются с драконом, вместо того, чтобы снести твари башку. Знаешь, что в реальности происходит с такими долбо*бами? Их сжирают, вместе со всем говном. — Дубовский говорил с жаром истово верящего в свои слова человека. Он на секунду замолк, пережидая порыв. И продолжил уже совсем другим тоном, жёстко хлещущим каждым звуком: — Ты не можешь влиять на мои решения. И душеспасением занимайся в другом месте, тут тебе не монастырь, если не заметила.

В этот момент, будто почувствовал, что решается его судьба, шевельнулся Аркадий, застонав от боли. У него были сломаны пальцы на обеих руках. Нога изогнута под неправильным углом. Веки заплыли, вокруг глаз чернели синяки — значит, сломан нос. Из разбитых губ вылетел сдавленный смешок:

— Давай, мальчик, поторопись. — Он с трудом приоткрыл один глаз, мутный, с лопнувшими сосудами, и уставился им на Артура. — Приблизь ваш конец собственными руками.