– Охотно извиняю. Верю вашему слову. До свидания. Передайте вашей прелестной жене мой поцелуй.

Полетика, завернувшись в лисью шубу, выбежала из кареты, похрустывая каблучками.

Пушкин вернулся обратно.

Бал был в полном разгаре. Гремела музыка. Жарко слезилась гавань свечей в бронзовых канделябрах.

Блестящая пестрота дорогих туалетов, украшенных мерцающими бриллиантами, чопорно двигалась сплошной лавой избранных гостей, где в общем французско-немецком говоре не было слышно ни одного русского слова.

Расшитые золотом кафтаны лакеев, разносивших на больших серебряных подносах яства и шампанское, горели огнем несметного богатства графа, свеклосахарного властелина.

Пушкин пробрался в зал, где танцевали без устали.

Наташи там не оказалось.

Он нашел ее в одной из отдаленных комнат.

На золото-розовом парчовом диване Наташа сидела с царем, рассыпавшимся перед ней в армейских любезностях:

– Уверяю вас, божественная, что вам больше идет небесный цвет, вот именно этот…

Пушкин подошел к Наташе.

Царь вздрогнул:

– Ах!.. Это ты, Пушкин… Здравствуй.

Пушкин раскланялся:

– Простите, государь, я, кажется, помешал. Но я только что вернулся, исполнив поручение жены, и пришел ей об этом сказать.

Царь важно откинулся на спинку дивана и ждал благодарности за пожалование поэту звания камер-юнкера, нервно постукивая пальцами левой, откинутой на диван руки.

Пушкин же потому и подошел к царю, чтобы нарочно не сказать ему полагающейся благодарности, желая дать понять, насколько это ему неприятно.

Царь понял…

Пушкин это заметил и, довольный, удалился в карточную. Здесь он встретил играющих Жуковского и Вяземского.