Дано в святом городе Иерусалиме на горе Сион, в день тайной вечери Христовой в году 1484-м[1166].
В эти дни прибыли послы индийского царя в Рим и разгуливали там в своей одежде, столь своеобразной, что она всем бросалась в глаза. Их проводником был Иоанн Баптиста д"Имола, который раньше был у папы и его окружения в большой чести, но теперь лишился их милости. Послы были, как я слышал, направлены не самим царем, а царским доверенным, вельможей, которому были желательны союз и дружественный договор с папой. С точки зрения римской церкви послы эти действительно христиане, правит ими царь, которого обычно называют священником Иоанном, но их ритуал в некоторых отношениях отличается от нашего. В основном они хотели просить, чтобы с ними послали епископа римского вероисповедания, который показал бы им наши святые обычаи и распространял бы христианское учение в их странах. Никто не хотел им верить; но от имени папы они были наставлены в религии, и им дали надежду на удовлетворение их просьбы. Пока послы жили в Риме, их содержали за счет папы и всячески одаривали. Им оказывали также официальные почести и неоднократно благосклонно и милостиво выслушивали и расспрашивали с помощью переводчика[1167].
В этом году[1168] прибыл по обету в святой город Иерусалим эфиопский принц, внук священника Иоанна, царя эфиопов и якобитов. Султан повелел, чтобы перед ним во время пребывания в Иерусалиме были открыты все двери, а также разрешил ему доступ ко Гробу Господню. Принц общался с братьями с горы Сион и принимал участие во всех ночных и дневных службах от Вербного воскресенья до третьего дня Пасхи. Когда он захотел вернуться на родину, то попросил, чтобы его для утешения и наставления в вере эфиопов сопровождали монахи этого ордена. Папа Сикст тоже выразил такое пожелание в письменной форме. Аббат назначил для этой цели двух священников-чернецов — испанца Франсиско Сагару, весьма ученого и безупречного человека, и калабрийца Иоанна, а также бельца Иоанна Имолу. Первый, однако, заболел в дороге и вернулся в Иерусалим, а двое других через 11 месяцев прибыли в Базар, где находился царь. Прежний царь незадолго до этого скончался, и ему наследовал его сын Александр, дикий, враждебный латинской церкви юноша, к которому они с трудом нашли доступ.
Между тем в Иерусалим прибыли два посла, которых направил к Сиксту IV покойный царь, и папа их хорошо принял и одарил. Один из них, к сожалению, отпал от католической [?] веры и перешел в магометанство. Другому, который сомневался в том, должен ли он вернуться к своему царю, дали для сопровождения в Эфиопию как помощника и спутника славянина Грифона. Последний должен был укрепить его в вере и передать царю письма и подарки папы. Однако из-за козней этого человека или других лиц Грифона убили, а его тело бросили в густые заросли ежевики, между тем как дух его увидел небесный свет. Три года потратили братья, чтобы выполнить свое задание, но успехи их были невелики. Об этом рассказал подробнее Франческо Сурьяно, которому принадлежали два труда о положении в Палестине и о святых местах, и сообщил, что сам находился в ту пору в Иерусалиме и написал предназначенные для царя письма от имени настоятеля Паоло де Каннето.
Из Рима послал Сикст в эти области Антония из Модеции [Модены], Иеронима Торниелли из провинции Милан, Антония из Феррары и Симона из Реджо, что в провинции Болонья, после того как братья выразили свое согласие, чтобы из их числа были отобраны люди по его усмотрению. Пока они готовились в Венеции к морскому плаванию, туда прибыл епископ, который претендовал на то, чтобы стать главой и руководителем посольства. У братьев возник спор с этим тщеславным и недостойным человеком, и в конце концов все они вернулись домой к неудовольствию папы.
…В это время некоторые из братьев проникли в индийскую Эфиопию. Генеральный викарий Петр послал в этом году [1482 г.] им на помощь в качестве духовников Иеронима из Новары и Симона из Реджо, присоединив к ним бельца Бернардина из Сончино. Главой миссии он назначил Антония из Модеции, ученого мужа и искусного оратора. 15 февраля этого года[1169] они были призваны в Рим, чтобы, заручившись благословением папы, пуститься в путь[1170].
Пока португальцы в течение ряда десятилетий упорно, но безуспешно стремились проникнуть с открытою ими побережья Западной Африки в эфиопское царство «священника Иоанна», между Италией и Святой землей с одной стороны и Эфиопией — с другой развивались хотя и отнюдь не оживленные, но все же оставившие следы культурные связи.
Официальным посольствам, правда, в ту пору, как и раньше, было трудно получить разрешение на проезд через мусульманский Египет. Султан. Египта всячески старался прекратить сношения между христианской страной Эфиопией и христианскими государствами Средиземноморья, опасаясь нежелательных для него политических последствий. После безрезультатного обмена послами между папой и негусом в 1441 г., о чем уже говорилось выше (см. гл. 169), дипломатические связи устанавливались только от случая к случаю. В 1450 г. в Риме появилось еще одно посольство из Эфиопии а в 1452 г. был даже заключен союз, который тоже остался бесплодным. В дальнейшем официальные сношения опять прекратились, так как попытка создать церковную унию провалилась. В 1452 г. один посол из Эфиопии, по имени Георгий, находился при португальском дворе в Лиссабоне[1171]. К чему он там стремился и чего добивался, не известно. Возможно, что этот Георгий раньше уже принимал участие в переговорах в Риме.
Но некоторые частные лица, большей частью итальянцы, находили путь в государство нехуса. Примечательно, что итальянец Баттиста Имола, который жил в Эфиопии в 1482/83 г., встретил там не менее 10 земляков, как сообщается в его приведенных выше путевых записках. Согласно одному своеобразному обычаю, распространенному в Эфиопии, о котором будет говориться также позже в связи с Ковильяном (см. гл. 197), в этой стране хорошо принимали чужеземцев и обращались с ними почтительно. Но их попыткам возвратиться на родину оказывали противодействие, очевидно потому, что правивший тогда негус хотел извлечь пользу из их знаний и навыков. Среди этих европейцев, попавших в Эфиопию, находился, видимо, и монах Талиан, чьими сведениями пользовался фра Мауро при составлении, своей знаменитой карты мира[1172].
Из частных лиц, приехавших в Эфиопию в середине XV в., гораздо более выдающимся человеком был венецианец Никколо Бранкалеоне. превосходный живописец, оставивший там следы своей деятельности. Бранкалеоне стал в государстве негуса самым лучшим церковным живописцем, прожил там несколько десятилетний и способствовал распространению итальянской культуры. Это он, в частности, помог тому, что в расписанную им церковь св. Георгия в Амхаре попал орган работы итальянских мастеров. Здесь мы, к сожалению, лишены возможности подробнее рассказать о Бранкалеоне и его прекрасных творениях[1173]. Заметим только, что расписанные Бранкалеоне церкви, к несчастью, были разрушены войнами и пожарами, и теперь от его искусства ничего не осталось.
Как бы то ни было, между странами Средиземноморья и Эфиопией можно-было наладить связи через Египет и Красное море по сравнительно надежным, хотя и нелегким путям. Не понятно, почему португальцы до 1487 г. (см. гл. 197) не пользовались этими путями, а упорно придерживались своего нелепого намерения попасть в Эфиопию с побережья Западной Африки.
На исходе средневековья при особых обстоятельствах дело дошло до еще одной попытки обратить Эфиопию в католичество. Сама по себе эта попытка тогда была перспективнее, чем все предыдущие. Если она оказалась бесплодной, то основная вина падала на поразительно неуклюжую дипломатию Ватикана.
Как разыгрались события, в общих чертах можно себе представить из приведенных выше первоисточников. Негус Ба"эра Марьям скончался в 1478 г. Предстояло торжественное коронование его несовершеннолетнего сына и преемника Александра. Ввиду этой церемонии было снаряжено посольство, чтобы привезти в Эфиопию христианского прелата из Европы. К этому времени связи между папой и негусом совсем прекратились. Об этом свидетельствует тот факт, что посол, двоюродный брат негуса, ничего не знал о римском папе и собирался пригласить для коронования православных священников из Греции. Прежде чем послы отправились в Грецию, они, как благочестивые христиане, посетили Святую землю, познакомились там с монахами из францисканского монастыря на горе Сион и так с ними подружились, что поддались их уговорам и решили просить папу совершить коронование но римскому ритуалу. Сам посол, видимо, либо очень привык к комфорту, либо сильно трусил. Он так испугался морского плавания в Рим, что решил отправить к папе только двух своих спутников и ждать решения в безопасном Каире.
Это поразительно безответственное поведение эфиопского посла привело к неудаче всего предприятия. Правда, оба его подчиненных, простые монахи, достигли Рима в сопровождении бельца и переводчика Баттисты Имолы. Их прибытию там вначале сильно обрадовались, и оно снова пробудило надежды на присоединение эфиопской церкви к римской и на единый фронт против турок. Как следует из письма миланских послов, папа Сикст IV (1471–1484) задумал осуществить грандиозную акцию и послать в Эфиопию многочисленных прелатов, епископов и даже архиепископов. Осуществление этих намерений, несомненно, могло произвести огромное впечатление в стране негуса и помогло бы добиться успеха, но тут появились различные сомнения. Трудности, связанные с путешествием столь блистательной делегации через Египет, султан которого, несомненно, начал бы чинить ей серьезные препятствия, меньше беспокоили папский двор (он эти трудности вряд ли мог предвидеть), чем чисто формальные соображения, связанные с этикетом. Возникли сомнения, можно ли посылать столь пышную миссию в ответ на просьбу, переданную не самим послом эфиопского государя, а только двумя низшими чинами делегации, не имевшими специальных полномочий. Мелкие умы всегда склонны придавать чрезмерное значение формальностям. Действительно крупный, дальновидный политик отбросил бы все эти мелочные соображения и не упустил бы великолепной возможности добиться огромного успеха. Но в данном случае победили преклоняющиеся перед этикетом ничтожные люди. Это они настояли, чтобы в Эфиопию направили нескольких францисканских монахов, которые должны были попытаться обратить эфиопов в истинную веру. Но монахи, разумеется, не годились для устройства пышной коронации. Папа Сикст IV, видимо, внял дурным советам, если придал значение пустым формальностям, и изменил свое решение. Кроме того, в Риме как будто не очень доверяли эфиопским послам, не снабженным соответствующими полномочиями[1174].
В Риме не понимали, что нужно сделать, чтобы удовлетворить просьбу делегатов. Об этом можно судить хотя бы по тому, что оба делегата уклонились от согласия на полученные ими предложения и вообще от возвращения в Эфиопию. И это неудивительно: они боялись строгого наказания, если вместо ожидавшихся в Эфиопии пышных прелатов привезут туда только жалких нищенствующих монахов. Вот почему они вернулись в Иерусалим и остались в этом городе, боясь показаться на глаза даже послу, ждавшему их в Каире. Один из делегатов вскоре стал магометанином (в чем был косвенно повинен папа Сикст IV), а другой хранил при себе все папские письма и подарки, не пытаясь даже переправить их негусу!
Белец брат Баттиста Имола. сопровождавший эфиопов в качестве переводчика при их путешествии из Иерусалима в Рим, был придан позднее францисканскому посольству, которое направлялось из Иерусалима ко двору негуса. Свои путевые приключения он сообщил позже брату Сурьяно, и тот записал их, благодаря чему они дошли до нас.
Как видно из отрывка, приведенного в начале главы, францисканцы несколько раз задерживались в пути, так что все их странствие ко двору негуса продолжалось более 11 месяцев. Но никаких потрясающих происшествий с ними не приключилось. Впрочем, руководитель посольства, испанец, заболел и остался в Каире. Холодный прием, оказанный францисканцам в столице Эфиопии, где ждали совсем других священников, и утрата вследствие этого всякой возможности обратить жителей страны в католичество, были самыми неприятными переживаниями за все путешествие. Баттиста Имола сравнительно быстро, 27 декабря 1483 г., возвратился в свой монастырь в Иерусалиме, затратив на обратный путь лишь восемь месяцев. Второй монах, Джованни из Калабрии, остался по невыясненным причинам в Эфиопии; его дальнейшая судьба неизвестна.
Настоятель францисканского монастыря, видимо, был раздосадован неудачей своих монахов. Поэтому он решился еще на одну, последнюю, правда, заранее обреченную на провал, попытку сделать что-нибудь полезное для римской церкви и написал письмо негусу, призывая его пойти навстречу папским желаниям. Передать это письмо было поручено тому же Баттисте Имоле.
Хронист Францисканского ордена Ваддинг, чье описание этих событий в некоторых местах неточно, сообщает, что в первый раз сопровождать посла Эфиопии на родину, чтобы доставить папские подарки и письмо негусу, должен был славянский монах Грифон, но его будто бы убили по дороге.
Ход событий неясен. Если сообщение Ваддинга надежно, то папские дары, а также, видимо, и письмо настоятеля Сионского монастыря совсем не попали к негусу. Но если Баттисте Имоле действительно поручалось совершить второе путешествие в Эфиопию (при данных обстоятельствах это маловероятно), то непонятно, что именно он должен был там еще сделать после полного провала первой миссии. Трудно также понять, почему папа в начале 1483 г. после некоторых колебаний отправил в Эфиопию еще одну вспомогательную миссию под руководством Антония из Модены. Заметим, что о дальнейшей судьбе этой миссии тоже ничего неизвестно. В Эфиопии не нуждались в миссиях, письмах и добрых советах относительно истинной веры и допуска в страну римско-католических миссионеров. Там ждали прелата, который мог бы с блеском провести церемонию коронации. Поскольку такого прелата не прислали, все другие события, видимо, только усилили отрицательное отношение Эфиопии к союзу с римской церковью. Итак, папа Сикст IV своим поведением, безусловно, нанес вред католической церкви.