Ко всему сказанному по поводу рассмотренных выше событий нужно еще добавить следующее. Их хронологическая последовательность установлена сравнительно точно. Посольство из Эфиопии прибыло в Иерусалим, очевидно, весной 1481 г. В том же году, скорее всего — в августе, настоятель францисканского монастыря Джованни Томазелли направил делегатов с бельцом Баттистой Имолой в Рим. Письмо миланского посла, приведенное среди первоисточников и датированное 16 ноября 1481 г., дает нам дальнейшие указания, как продвинулись к этому времени переговоры с папским двором. Далее, из итинерария брата Павла Вальтера следует, что генеральный викарий Францисканского ордена в рождественский пост 1481 г. прибыл в Рим, чтобы договориться с папой о посылке монахов. Только из этих сообщений мы узнаем о принятии рокового решения ограничиться посылкой к негусу францисканских монахов.
Дальнейшие события, видимо, разыгрались с поразительной быстротой, так как уже в декабре 1481 г. делегация, ездившая в Рим, вернулась в Иерусалим. Недаром новый настоятель францисканского монастыря Паоло де Капеда пишет: «Я полагал, что они еще не достигли Рима, как вдруг они прибыли в Иерусалим». Заявление посла Эфиопии, что он не более пяти месяцев будет ждать в Каире удовлетворения своей просьбы, вероятно, ускорило ход событий. Уже в январе 1482 г. отобранные для поездки в Эфиопию монахи прибыли в Каир, где тогда еще жил посол, так как поставленный им пятимесячный срок ожидания не истек. Однако об этом после больше ничего не сообщается. В путевых записях Имолы о нем нет ни слова. Неизвестно, возвратился ли он в Эфиопию, или из-за провала миссии по его вине предпочел остаться на чужбине, как и два его делегата, ездившие в Рим Поразительно, что посол не передал даже францисканцам подарков, предназначавшихся папой для негуса, а также написанного Сикстом IV письма. Все это хранилось почему-то в Иерусалиме у члена посольства Антония. Ничто не мешает рассматривать подобное поведение, как казнокрадство.
Руководитель францисканской миссии, испанец Франсиско Сагара, тяжело заболел в Каире, где и остался. Поэтому только Джованни из Калабрии и Баттиста Имола продолжали путешествие.
Монах Франческо Сурьяно, сохранивший для нас сообщения о путевых приключениях Имолы, — личность весьма интересная. Жаль, что сам он не участвовал в путешествии францисканцев в Эфиопию. Иначе вместо сухого отчета Имолы мы, несомненно, обладали бы гораздо более красочным и ленным с культурно-исторической точки зрения изображением этой страны и ее населения. «Как ожило бы под его пером описание поездки в Эфиопию, если бы он побывал там вместо простого бельца Баттисты Имолы», — пишет Ла-Ронсьер[1175]. Сурьяно пристально изучал окружавший его мир. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что он был первым автором после Дикуила (см. т. II, гл. 82) и единственным в позднем средневековье, который знал о существовании канала, некогда соединявшего Средиземное и Красное моря, то есть о Суэцком канале древних. Сурьяно, проживший несколько месяцев в Египте, сообщает о нем следующее: «Чтобы добраться от Каира до Синайских гор, нужно затратить 10–12 дней, если ехать на верблюде. Столько времени и длилось мое путешествие. На 12-й день после отправления из Каира увидели мы Красное море. Через день пересекли мы большой канал, который приказал прорыть египетский фараон Сезострис, а позднее персидский царь Дарий и Птолемей[1176]. Достигая 100 футов, то есть 35 шагов в ширину и 30 футов в глубину, он соединял Красное море со Средиземным. Но поскольку уровень Индийского океана был выше, чем Средиземного моря[1177], эти цари не захотели закончить канал, чтобы соединение обоих морей не привело к затоплению Египта. Еще и поныне поражают следы этого мощного сооружения и массы песка, принесенные ветром из пустыни и в некоторых местах наполовину засыпавшие канал»[1178].
Поездка Имолы в Эфиопию была в средние века последней попыткой папской курии получить в Эфиопии поле для католицизма. Предпринятая с негодными средствами, эта попытка из-за неумелой дипломатии свелась к пустой шумихе. С точки зрения истории культуры путешествие Баттисты Имолы и его сообщение представляют большой интерес. В остальном ничего не изменилось: католическая и коптская церкви шли разными путями и не слились поныне.
Глава 192.
Открытие Конго и побережья Анголы
(1482/83 г.)
В году от сотворения мира 6681-м, а от Рождества Христова 1482-м по приказу благородного, весьма выдающегося и могущественного государя короля Жуана Португальского Диогу Кан, рыцарь его двора, открыл эту страну и воздвиг падран[1179].
После сооружения форта Сан-Жоржи король принял титул повелителя Гвинеи и приказал начальникам, коих посылал для открытий, воздвигать на важнейших местах побережья Африки, которые будут ими открыты, взамен деревянных крестов каменные столбы с надписями на латыни и португальском языке. В них должно сообщаться, в каком году, в чье правление и кем воздвигнут падран. Первый, кто это сделал, был Диогу Кан…
Он открыл большую реку, у устья которой водрузил падран, в знак принятия во владение всего отрезка побережья до южного берега реки. Он назвал ее тогда Риу-ди-Сан-Жоржи, а теперь мы называем ее Конго, потому что она протекает по одноименному обширному государству. У местных жителей называется она Саири…
Кан прошел оттуда под парусами 200 миль на юг и поставил еще два столба: один под 13° ю. ш. в пункте, который он назвал мыс Агуштинью, другой под 22° на гористом мысу, который поэтому получил название мыс Падран[1180].
В году 1484-м[1181] послал упомянутый король Жуан некоего Диогу Кана, рыцаря своего двора, для открытий. Тот направился к устью Конго, которое лежит под 7–8° ю. ш. Там он воздвиг каменный столб с королевским гербом Португалии и надписью, в которой изложил полученное от короля задание, проставив год и день, когда он там был. Оттуда прошел он дальше за тропик Козерога и поставил падраны там, где это ему казалось удобным, а затем вторично прибыл в Конго к властителю той страны. Последний направил тогда в Португалию посла и полномочных посредников для переговоров[1182].
После смерти Аффонсу король Жуан II принял на себя управление королевством и, посоветовавшись с опытнейшими математиками, пришел к решению проникнуть через Атлантический океан на Восток, чтобы расширить торговлю сокровищами Счастливой Аравии и богатствами индийских берегов. Поэтому он доверил свои корабли Якову Кану, добродетельному человеку, и повелел ему в 1484 г. продвинуться за предел, достигнутый при Аффонсу, и донести имя Христово до варварских народов. Кан достиг огромной реки Санрис [Конго], которая ответвляется от истоков Нила и при все возрастающем объеме и напоре гонит пресную воду на 80 миль по океану сквозь его соленые воды, что моряки к великой своей радости обнаружили, черпая. воду из океана. Кан поднимался по реке против течения и видел чернокожих язычников эфиопов [!] добродушного права и поведения, которых он, одарив безделушками, заманил на свой корабль, куда они пришли в самом веселом настроении. Они держались уверенно и без страха. Кан обращался с ними хорошо и, изъясняясь с ними жестами, сумел узнать, что ими правит очень могущественный царь, столица которого расположена выше по реке, в глубине страны. Кан отправил к царю нескольких португальцев с подарками, наказав им собрать сведения о стране и людях, и привез с собой в Португалию четырех эфиопов, которых он задержал с их согласия, причем свято обещал им, что они возвратятся домой целыми и невредимыми.
Король Жуан весьма обрадовался возвращению Кана, а также тому, что увидел эфиопов, и не преминул поддержать намерения этого флотоводца организацией подобной экспедиции, чтобы побудить других язычников полюбить христианское учение. Дабы гости из-за слишком долгого пребывания в Португалии не навлекли на себя гнев эфиопского государя, король поручил Кану отвезти обратно привезенных им и уже обращенных в истинную веру эфиопов, которые были покорены исключительной обходительностью короля. А их повелителя он просил убедить в том, чтобы тот отказался от своих бездушных идолов и обратился к Единому Богу, Творцу Неба и Земли. Кан отправился назад в Конго и, верный своему слову, обменял возвращенных на родину эфиопов на португальских заложников. Затем он проплыл еще 200 лиг [1200 км] за пределы этого царства, чтобы открыть новые страны, я на обратном пути посетил в сопровождении пышной свиты самого даря Конго, которому он, к великой радости его народа, привез богатые подарки. На царя произвели сильное впечатление щедрость а дружеское отношение короля Португалии, чрезвычайная предупредительность христиан, необычайная доброжелательность Кана и усердная проповедь христианского учения. И он почувствовал такую склонность к истинной вере, что для него не было ничего милее, как слушать о ней, задавать вопросы или наставлять своих приближенных и членов своей семьи в том же духе. Под незримым влиянием небесного озарения он открыл, наконец, Кану, когда тот собирался в отъезд, свое желание воспринять святое христианское учение и распространить его среди своего народа. Кроме того, португальскому государю были посланы ответные подарки, а также благородные отроки, вверенные попечению Закуты, одного из тех людей, которые уже побывали в Португалии, с просьбой наставить их в истинной вере и как можно скорее прислать обратно с несколькими священниками, кои должны были обратить в христианство весь народ.
Жуан преисполнился великой радости, узнав о прибытии посольства, ибо понял, что теперь открылось очень широкое поле… для распространения христианского учения.
Приставленные к ним учителя наставляли их в христианском учении в общей сложности два года и заботливо подготовляли к восприятию новой веры. Затем Жуан отправил новообращенных домой с почетной свитой, королевскими подарками и роскошной утварью для богослужений, причем многие братья Францисканского ордена были назначены им для содействия обращению в христианство того народа.
19 декабря этого года [1490 г.] вышла флотилия в море, а 29 марта достигла ближайшей части Конго, которое местные жители называют Сонус и где правил дядя царя. Когда тот услышал о прибытии португальцев, он, обрадованный этой вестью, в сопровождении огромной свиты, под грохот музыкальных инструментов вышел им навстречу за две лиги в гавань…
[Следует описание дальнейшей деятельности миссионеров и их вымышленных великих достижений[1183].]
Благодаря рвению Якова Кана удалось выйти за пределы, достигнутые в правление короля Аффонсу, и проникнуть к огромной реке по названию Саирис, которая происходит от истоков Нила. Так был открыт путь для дальнейшего распространения Евангелия среди эфиопов[1184].