Юрий Григорович

У юности нет возраста

“Dum spiro spero”. Именно эти слова приходят на ум, когда я думаю про встречу с Юрием Григоровичем. “Пока дышу, надеюсь”. Странная история. Ведь он очень хорошо ко мне относится, но за десять лет существования программы “Нескучная классика” ни разу не пришел в студию. Как только я ни пыталась уговорить его на участие в съемках – всё без толку. То ему нездоровится, то занят, то просто не в настроении…

Интервью Григоровича, вошедшее в эту книгу, было сделано тринадцать лет назад для программы “Камертон”. Но даже эта беседа могла не состояться, если бы не помощь Виталия Яковлевича Вульфа, одного из самых важных людей в моей творческой жизни.

Если бы не Вульф, никогда мне не работать на телевидении. Именно он заставил меня начать снимать передачи для Первого канала. Именно он поддержал, когда пришлось покинуть Первый канал и уйти на “Культуру”. Виталий Яковлевич не пропускал моих передач. Звонил практически после каждого эфира, чтобы похвалить, сделать замечание или дать необходимый совет. Я была одной из его “девочек”, входивших в ближний круг. Говоря о ближнем круге, я имею в виду не столько формальное общение по работе, сколько долгие телефонные разговоры и обычные посиделки на кухне. Сейчас, к счастью, кухонное общение снова входит в моду. Но у нас с Виталием Яковлевичем оно и не прекращалось и в начале нулевых, когда стало принято встречаться в ресторанах. Поэтому, когда мне пришла в голову идея посвятить один из выпусков “Камертона” Юрию Григоровичу, я обратилась к Вульфу.

И вот свершилось – Юрий Николаевич приехал в Дом музыки, где проходили съемки нашей программы. Первое, что меня поразило, – это взгляд. Энергия взгляда! Темные, пронзающие насквозь глаза. Вспомнилась фраза Пабло Пикассо: “У юности нет возраста”. Я, конечно, очень хорошо подготовилась к интервью. Была, что называется, во всеоружии. Но без накладок не обошлось – слишком долго готовили площадку, устанавливали камеры, свет, передвигали мебель… Я в это время, включив все свое “девичье” обаяние, занимала Григоровича разговорами.

Но самое важное случилось после записи интервью. Теперь, по прошествии многих лет, об этом можно рассказать. Да простят меня читатели за хвастовство. Практически сразу позвонил Виталий Яковлевич и мягким, с грассирующим “р”, голосом произнес: “Сатик, я не знаю, что ты сделала, но Григ от тебя без ума. Такие комплименты я слышал из его уст, пожалуй, только в адрес Аллы Шелест”. Я прекрасно знала о любви Виталия Яковлевича к преувеличениям, поэтому не восприняла его слова всерьез. “Наверное, Григорович просто сказал несколько добрых слов в мой адрес, – подумалось мне, – а Вульфу было приятно их услышать, поскольку именно он рекомендовал меня Юрию Николаевичу”. Но не тут-то было!

Спустя несколько дней вдруг получаю приглашение в Большой театр на гала-концерт, приуроченный к очередному юбилею Григоровича. В назначенный день и час мы со Спиваковым были в Большом театре. Нас сопроводили в царскую ложу, в которой сидели сам виновник торжества с супругой, Натальей Бессмертновой, Виталий Яковлевич Вульф и Анатолий Иксанов, бывший в то время директором ГАБТа. Григоровичу захотелось, чтобы мы были рядом с ним в этот вечер! Это проявление дружбы так нас растрогало, что было решено устроить дома ужин для Григоровича, Бессмертновой и Вульфа.

Я прекрасно осознавала неповторимость момента. Только представьте: в одной комнате собрались Владимир Спиваков, Виталий Вульф, Юрий Григорович и Наталья Бессмертнова! Вот бы записать их разговор на диктофон! Но тогда казалось, что каж-дое слово, прозвучавшее за столом, запомнится навсегда. Да и неловко было включать диктофон или предлагать гостям хотя бы сфотографироваться. А сейчас думаю – зря. Время идет, воспоминания стираются… И все-таки это было – наше очень короткое, но незабываемое общение с Юрием Григоровичем, свидетельством которого является это интервью.

САТИ СПИВАКОВА Юрий Николаевич, хочу задать вопрос о двенадцати годах, которые, если бы это была книга, я бы назвала главой “Григорович после Большого”, после 1995 года. Как бы вы их определили для себя? Это одиннадцать лет, в течение которых вы продолжаете двигаться к цели, намеченной заранее? Или это была вынужденная ссылка, изгнание, которое вы переживали как отшельник?

ЮРИЙ ГРИГОРОВИЧ Нет, нет, нет. Если и изгнание, то добровольное. Дело в том, что, когда я ушел из Большого театра, я еще не знал, как будет судьба дальше складываться. Для начала в Уфе с Башкирским театром оперы и балета были сделаны большие гастроли. Три месяца мы разъезжали с этим театром и частью балетной труппы, которая, кстати, вместе со мной ушла из Большого театра, по Америке. Так что первые три месяца пролетели незаметно. Потом я сделал несколько спектаклей в Уфе, и в других городах России, и за рубежом. А потом, когда в 1996 году проходили дни памяти Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, Леонард Гатов, руководитель Краснодарского творческого объединения “Премьера”, позвонил мне и пригласил в Краснодар. Он знал, что я уже поставил “Золотой век” в Большом театре, и потому попросил: “Ну «Сюиту» хотя бы сделайте, нам будет очень приятно”. Сюиту на музыку Шостаковича из этого балета, из “Золотого века”. И я приехал туда. Атмосфера, в которой началась работа, была очень симпатичная. Начинали мы не в Музыкальном театре, в котором работаем сейчас – это хороший театр, с хорошей техникой, огромным залом на более чем тысячу триста человек, – начинали мы в таком, я бы сказал, клубе. Труппочка была очень маленькая балетная, человек двадцать, не больше. Но уже начинало работать хореографическое училище, так что здание было. И такое было ко мне отношение, так воспринял всё зритель, что, когда Гатов предложил мне еще что-нибудь сделать, я с удовольствием сделал. Параллельно я работал с другими театрами, ставил с Эцио Фриджерио “Спящую красавицу” в Польской национальной опере в Варшаве, ставил спектакли в Кишиневе и в других городах. В Краснодаре сначала один спектакль поставил, “Лебединое озеро”, и вроде бы как-то и труппа прибавилась и продолжала расти. А на сегодняшний день, я имею в виду декабрь месяц, я поставил там уже четырнадцатый балет – вот так понемножку, понемножку, понемножку. Четырнадцатый спектакль, полнометражный притом. Не миниатюры на пять минут, а большие полновесные спектакли! Я даже поставил там “Ивана Грозного”, а это один из самых моих трудных спектаклей и по технике, и по монтажу, вообще. Художник всегда у меня Симон Вирсаладзе, я во всех спектаклях оставляю его декорации. Конечно, если это те спектакли, которые мы вместе сделали в Ленинграде или в Москве и которые я переношу. Я стараюсь, чтобы его наследие сохранялось. Но при этом я не сижу все время в Краснодаре, что-то параллельно ставлю. Совсем недавно я этот же балет “Иван Грозный” сделал в Париже.

С. С. В Гранд-опера?

Ю. Г. Да, это уже третье приглашение в Парижскую оперу, что очень приятно мне. Там я сделал спектакль с французами, которые с большим энтузиазмом танцевали русские танцы. Поначалу я думал: “Ну что французам история какого-то русского царя, не поймут”. Нет, это оказалось для них и понятно, и работали они замечательно. Я, правда, всех артистов уже знал по другим спектаклям.