– Чем орать на нас, лучше бы рассказал, как донюшку свою оживлял, – произнесла тихо Первая.

– Да ты что! – ахнула Вторая.

– Такие дела-то, на себе испытано, – ответила Первая, – а ты думаешь, отчего у него облик такой? Мы вот молодые, Глина тоже не скоро состарится, ежели вовсе состарится, а он – седой да вихрастый. Всю силу он потерял на том. Дочка у него была, с женой он разошелся, что там у них вышло – не знаю. А только жена ему дочку и подкинула, совсем младенчика, он ее растил-воспитывал. А когда исполнилось доне двенадцать лет, так переехало ее телегой, все тело изломало. Он и сам ее лечил, и по другим знахарям таскал. Все без толку. А однажды пришел домой – а донюшка его на кровати мертвая, уж как мучилась, а не выдержала. Расплела косу и на ней же и удушилась.

Вторая размашисто перекрестилась.

– А Харитон за ней на Ту Сторону ушел, вернул донюшку домой. Пса своего там оставил, ох и тужил, что обменялся. Косу поганую дочери отстриг. Доня как все была с виду, и ходила, и сидела, и разговаривала. Но молчала больше и не ела ничего. Потом увидел он, как доня его голубей убивает и кровь их пьет, тем и питалась. Увез он ее сюда, на хутор. Жил тут с ней. Потом я сюда уж пришла, и застала их вдвоем. Страшно на них смотреть было: они не разговаривали, только взглядом обменивались. Доня его все в глубь сада ходила. Что там делала – не знала я сначала, а однажды за ней пошла. Увидела, как она зайца поймала в силки, крупного такого. Голову оторвала и… О, господи святый. Убежала я, Харитону сказала, он промолчал только. А ночью просыпаюсь, стоит его донюшка надо мной, а в руках вилы. А Харитон хрипит уже на лавке – она ему брюхо продырявила. Как есть продырявила. Заголосила я и вон из избы выбежала. Два дня в лесу пряталась, потом вернулась. А Харитон уже на четвереньках ползает, сил ходить нет, а доню похоронил. Если пойдете на Ореховый Пасынок, то холмик увидите неприметный, он уже с землей почти сравнялся. Там его донюшка, под камнем лежит. А креста ей православного и не положено, не потому что некрещеная, а потому что нежить.

– Как же дядька Харитон выкарабкался? – прервала Глина долгое молчание.

– Не сам. Я не смогла лечить, силы совсем не было. Бросила его, поехала к бабке-шептухе, Василисе Деминой, а она уже с Маврой меня свела.

Мавра кивнула и сказала медленно:

– А мне ведь не сказала ты, что дядьку Харитона нежить попортила. Кабы я знала – не взялась бы лечить. Потому что сроду такого не было, чтобы нежитью порченый выжил.

– Вот и хорошо, что не сказала, – ласково ответила ей Первая и положила ладонь на полное плечо Второй.

– Значит, ты Харитона молодым видела? – спросила Глина Вторую.

– Видела, справный был мужик, всем мужикам мужик. А теперь вот – просто дядька Харитон, – сказала Первая лукаво, и все девчонки засмеялись.

Глина оделась и вышла наружу, синица, так огорчившая ее, улетела. Дядька Харитон возвращался из сарая, где он подсыпал курам. Шапка-ушанка развязала свои веревочки и потешно помахивала наушниками.

– Скажи, Глина, отчего петухи яйца не несут?

– Ну, потому что они самцы, – ответила Глина, удивляясь.

– Если петух снесёт яйцо, то из него вылупится василиск. Знаешь это кто?

– Страхолюдина какая-то древнеславянская, – засмеялась Глина.

– Да, страхолюдное порождение перевернутого порядка вещей. Вот наши невесты только три яйца снесли сегодня, – вытащил из-за пазухи дядька Харитон приобретение, – но на пирог хватит.

Глина обняла дядьку Харитона и сказала:

– Не парься, дядька. Мы и черствую краюху погрызем.