Но вот другой поэт <…> Он поэт в особенном роде, похожий на Языкова одним только – любовью к кейфу или far niente. <…> Этот поэт – Михайло Львович Невахович, автор Ералаши, которую по справедливости можно назвать сатирическою поэмою без слов». (Далее следует перечень и описание карикатур): «Натуральная школа (chef d’oeuvre, совершенство!). Литератор натуральной школы роется в помойной яме, в которую кухарка сверху льет кухонную нечистоту, петух ищет зерен, а внизу подпись: “Оно не столь хоть видно, // Да сытно!”»[773].

Карикатурист Невахович, автор сатирических художественных произведений, противопоставлен «натуральной школе» наряду с «благонамеренным» Языковым, действительно вызвавшим резкую критику Некрасова, В. Г. Белинского и А. И. Герцена. Причина противопоставления ясна: Невахович – автор карикатуры «Натуральная школа». Это и «сатира», и «личности» (в литераторе легко узнается Д. В. Григорович), однако этот пассаж Булгарина отводит читателя от параллели между карикатурой и «пасквилем» или «памфлетом». Признавая «адекватность» изображения изображаемому, Булгарин тем самым переносит карикатурность изображения на изображаемое. Происходит подмена смысла: жанровые признаки произведения (преувеличение, осмеяние) не фиксируются, тогда как литератор (прототип) обсуждается как гипертрофированно смехотворное явление – якобы на объективный взгляд. «Сатира» и «личности» в адрес сторонников «охранительного духа» – «пасквиль», «личности» в адрес их оппонентов – «благонамеренная» «сатирическая поэма». В одном случае карикатура – объект нападок, во втором случае – дополнительный аргумент в дискредитации оппонентов. Здесь просматривается та же манипуляция понятиями, что и в высказываниях Булгарина по поводу памфлета и пасквиля.

Аналогичным образом в № 8 за 1847 г. Булгарин рассуждает о Н. В. Гоголе, чьим последователем объявляется Некрасов и «натуральная школа». О Гоголе Булгарин пишет, что он «односторонен», «видит в свете одно смешное или карикатурное», «ищет более грязной стороны и будто не видит светлой»[774] и проч. В контексте этих высказываний «карикатурное» (следовательно – «натуральная школа» и Некрасов) выступает как синоним смешного, одностороннего, «грязного» и как антоним «светлого». Поскольку, по многократным высказываниям, жизнь соединяет в себе и «высокое» и «низкое», в искусстве обязательно должно быть «высокое», то «карикатурное» как явление, игнорирующее «светлое», – это, во-первых, явление не художественное (вследствие своей недостаточности), во-вторых, изображение, зло и несправедливо искажающее действительность. В этом значении понятие «карикатурное» сближается с понятием пасквиля, причем сближение явственно привязано к лицу, так же как это сближение заявлено Булгариным априори невозможным по отношению к самому Булгарину.

В № 7 за 1848 г. Булгарин осмеивает претензии «натуральной школы» называться школой и оспаривает тенденцию ее сторонников сводить литературу к живописи словом как одностороннюю и недостаточную: «Изображение одной стороны человечества есть уже ложное направление литературы – и одни грязные сцены, одно низкое отвратительно»[775].

Суждение Булгарина представляет собой перифрастическое определение карикатуры (от итал. Сапсаге — преувеличивать)[776]. Отметим, что отнесенность к изобразительному искусству представляется Булгарину первичной (живопись словом). Булгарин вновь фиксирует близкий карикатуре метод «натуральной школы» как недостаточно художественный, хотя понятие «живопись» не заключает в себе противопоставления искусству. Мы наблюдаем, что объем понятия еще не устоялся; и Булгарин виртуозно этим пользуется. В частности, он использует прием карикатуры – изображение оппонента в гипертрофированно-уродливом виде с целью осмеяния – в своих критико-публицистических выступлениях.

Попытаемся реконструировать позицию массового читателя «Северной пчелы», не искушенного в литературе. Едва ли он поймет, как ему относиться, например, к карикатуре как жанру, «хороша» она или «плоха» сама по себе, как художественное явление, и по каким признакам судить о ее художественных достоинствах: в суждениях Булгарина карикатура – средство, похвальное (против «натуральной школы») либо предосудительное (против автора «Журнальной всякой всячины»). Читатель понимает, что «Северная пчела» и ее фельетоны – это «хорошо» («дух хороший, охранительный», «правда» о разных явлениях, живость изложения). «Натуральная школа» – всегда «плохо», при этом оценка часто привязана без аргументов к любому поводу. Количество и разнообразие этих поводов и переменчивость «знака» их оценки (как в случае с карикатурой) затрудняют, а то и упраздняют для массового читателя необходимость логической последовательности: ему предлагается роль эмоционально вовлеченного ведомого. «Критик» (а таковым выступает Булгарин) последовательно настраивает читателя не делать умственных усилий: «Большая часть людей, по умственной лени, недостатку сведений… гораздо способнее принимать и присвоивать себе чужое суждение, нежели судить самим»[777]. Тот же читатель, который пытается осмыслить печатное слово, сталкиваются с очень профессиональным оппонентом: в ежедневном издании Булгарин неутомимо демонстрирует гибкость, молниеносную реакцию, неослабевающую готовность сказать «к слову» и увести в сторону.

Казалось бы, это «почерк» тактика[778]; но опубликованные докладные записки убеждают в том, что Булгарин – последовательный стратег. Средства его «пиар-акции» против «натуральной школы» не сводились ни к убеждению, ни даже к предубеждению массового читателя. Его способ ведения диалога об интеллектуальном и эстетическом предмете приводил к ослаблению в читателе способности ясно мыслить и давать предмету самостоятельную оценку, соотносимую с историческим процессом или системой этических и эстетических категорий.

В отношении Некрасова анализ метода Булгарина вдвойне важен. Во-первых, Некрасов как художник в первой половине 1840-х гг. еще не сформировался. При этом в прозе, поэзии, издательских предприятиях Некрасов тяготел к новаторским решениям, которые современная критика не всегда была готова оценить по достоинству, а оценки сформулировать. Поэтому критике трудно было говорить о его достоинствах и индивидуальности среди литераторов его «направления».

Во-вторых, Некрасов как критик и как издатель понимал важность понятной для публики эстетической декларации, в целом совпадающей с его личной художественной декларацией. И в ипостаси издателя и критика именно в 1840-е гг. Некрасов вызывал множественные критические отзывы, причем, вступая в полемику, он стремился сделать ясной для читателя свою позицию. Намеренный акцент Булгарина на «направление» уводил читателя от представления об индивидуальности автора, о его личном художественном вкладе в литературу к представлению о его литературной репутации, в формировании которой «Северная пчела» и персонально Булгарин сыграли большую роль.

Процитированные и многочисленные аналогичные отзывы Булгарина о «натуральной школе» фактически формируют негативное массовое читательское восприятие персонально Некрасова во всех его литературных ипостасях.

Предлагаемый анализ метода Булгарина-критика, последовательно проводящего манипуляцию неустоявшимися терминами и понятиями, проясняет специфику критического восприятия творчества Некрасова и частично – причины его относительной неоформленности.

Но одновременно эти умелые манипуляции указывали на неоформленность объема тех понятий, которые отвечали актуальным явлениям искусства, и косвенно способствовали поиску критикой терминологического аппарата. Как это было, показывает анализ самых частотных понятий, только обретающих терминологическое значение.