Нянины сказки рассказываются в долгие зимние вечера и в таинственном полумраке, в котором детское воображение боязливо воспроизводит страшные образы Бабы Яги или огненного Змея; но сказка кончается, дети успокоиваются за участь своих героев и на следующий день, при дневном свете, убеждаясь, что в таинственных углах нет ничего грозного, смеются над своими ночными страхами.
«Сказки» Щедрина рассказывались взрослым людям также в долгие зимние вечера и среди таинственного полумрака, но тщетно ожидали мы света, который бы рассеял этот мрак, а отрываясь от книги и возвращаясь к действительности, мы чувствовали и продолжали слышать, как «свинья Правду
Наше общество, в своем большинстве, представляет «вяленую воблу». Среди такого общества неудивительно было кончить так, как кончали многие: изменить себе, забросать каменьями вековечные идеалы и надругаться над лучшими трудами, стремлениями и мечтами своей молодости и силы.
Щедрин как начал, так и кончил. Нет, более того! Он не переставал развиваться. В первых его произведениях сказываются только зачатки той
Сам Щедрин прекрасно определяет источник той умственной и нравственной силы, которая заключается в его произведениях:
Это «только и всего» чрезвычайно характерно. Великому сатирику, чуявшему ложь и фальшь, под какими масками они ни являлись бы, представляется простым и естественным то, что так мучительно дается большинству.
«Призывать к справедливости» способен только тот, кто обладает могучим умом и неподкупною совестью.
Такой богатырь может сломиться, но не погнется. Дар этот дается избранным людям, тем, кто призван «глаголом жечь сердца людей». Простым смертным достаточно уже и того, если они способны выслушивать эту правду, эти «призывы к справедливости».
Неужели же мы убежим и постыдно увильнем от нее?.. Нет, русский читатель высоко ценит и будет всегда чтить своего любимого сатирика, великого писателя, оставшегося верным заветам Пушкина, не перестававшего призывать к правде. Русский читатель «не шмыгнет в подворотню!»[508]
Горькое слово
В. О. Михневич[509]
«Нет краше смеха, как над самим собою», – говорит русская народная мудрость. И этому-то здоровому, благотворному смеху послужила верой и правдой плодовитая, проницательная и вдохновенная щедринская муза – послужила так, как ему никто не служил со времен Гоголя.
«Смех над самим собою» – великая моральная, воспитательная сила, в особенности такой благородный, негодующий на все злое смех, каким, к общему удивлению и восхищению, неувядаемо сверкал наш великий сатирик до последнего смертного часа!
«Смех над самим собою» в вещих устах Щедрина был ободряющим призывом для смущенной, сбитой с толку, растерянной общественной мысли в тяжелые минуты разброда, уныния и апатии.
Щедринский «смех над самим собою», бесстрашно бичуя торжествующее зло, не давал замереть и угаснуть чутью правды в отуманенной совести отходчивого в добрых порывах, забывчивого и падкого на соблазн русского человека.
«Смех над самим собою» в творениях Щедрина был не только вдохновенной проповедью во имя правды и добра, – он стал историей. Чудным пером своим Щедрин неизгладимо, в ярких, рельефных, характерных чертах изобразил всю нашу эпоху с ее оборотной стороны – все, что только было в ней отрицательного, противообщественного, хищного, криводушного, подлого и пошлого.
И не только историей стал этот неотразимый «смех над самим собою» – он отождествил в себе и строгий, справедливый ее суд. Щедринская сатира вывела перед этот суд длинный ряд навеки заклейменных ее праведным, беспощадным гневом темных исчадий русской жизни – всех этих ставших нарицательными типами Колупаевых и Языкоблудиных, Пафнутьевых и Подхалимовых, Редедей и Удавов, «господ ташкентцев» и т. д.
Наконец, щедринский «смех над самим собою» был и неподдельно русским не только по духу, но и по характеру, по манере, по своей складке. Без сомнения, Щедрин был и навсегда останется одним из самых ярких, типических, национальных, истинно русских писателей.