– Восемьсот всадников, пятьсот лучников, две тысячи пехотинцев, две стенобитные машины и один таран. Войско сопровождает обоз из сорока подвод с провизией и фуражом для лошадей, – отчитался Вихор.
– А с нашей стороны? – обратилась Настя к Жути.
Жуть заёрзал в кресле, потом извлёк откуда-то из-под полы кафтана глиняную флягу, неспешно откупорил и, отпив несколько глотков, натужно выговорил:
– У нас дела малость похуже будут.
– То есть? – насторожилась Анастасия.
– Конников, может, тридцать-сорок наберётся, лучников, если всех с округи собрать, то человек сто наберём, а остальные – ратники, да стражники, – откашлявшись сказал Жуть.
– Ратников и стражников сколько? – повысила голос Настя.
– Если считать вместе с царской охраной, то штук триста наверняка наскребём, – ответил Жуть и припал к фляге.
– А где же войска гарнизонные, а где ополчение, где добровольцы в конце концов? – сорвалась на крик Анастасия.
– Гарнизоны, стоящие на пути Яги, укомплектованы не полностью: там человек по сорок в каждом осталось, а остальные по деревням разбрелись или в разбойники подались. А за ополчение и добровольцев я не отвечаю, это Балабола задача, – выдохнул Жуть.
– Если по деревням и городам бойцов рекрутировать? Страна-то большая, хоть по двадцать человек с каждой деревни, и то без проблем можно тысячи две набрать, – не очень уверенно сказала Настя.
– Я постараюсь объяснить, – встрял Балабол. – В том-то и дело, что пока народ по деревням соберёшь, пройдёт год, а то и полтора, если до окраин добраться. К тому же, их как-то сюда перебросить нужно, а ежели самотёком пойдут, то половина в дороге потеряется. Добровольцев же не собрать и десяток. Народ считает, что царь в принципе нужен, а кто он будет – людям без разницы. Им что Иван, что Яга – всё едино. Вот когда Кощей был, тогда народ царя уважал и чествовал, а сейчас все по домам сидят и ждут, кто на царство зайдёт: Яга, Леший, Жихан, али ещё кто – им от этого слаще не станет.
– Я же предупреждал, что нельзя объявлять о смене царя. Вот и результат, – вставил Вихор.
– Постой, Вихор! А не ты ли говорил, что контролируешь часть разбойников, которых вы с Мутью под себя подмяли? – спросил Иван.
Вихор немного сконфузился, но быстро ответил:
– Им платить надо, а в казне кот яйца лижет. Раньше Муть наполнял авуары золотом, и мы беды не знали. А когда Муть пирожком подавился (Вихор покосился на Анастасию), то разбойнички по лесам разбежались.
– Ух, как тут всё запущено! – почти восхищённо сказала Настя. – Войска нет, казна пуста, разбойники в лесах денег дожидаются, бывший казначей с войной идёт, а министры выгребают из бюджета последние крохи и делают вид, что их изба с краю. Красавцы! Короче, у нас пятьсот живых, я надеюсь, бойцов. Делайте, что хотите, но ещё пятьсот должны стоять лагерем возле столицы через… (Настя задумалась) десять дней. Отройте свои кубышки и купите себе защиту, а иначе Яга вас погонит метлой до самой дальней границы Омутляндии, отобрав всё накопленное и припрятанное на чёрный день, так что ваши затраты окупят будущие потери. Балабол, Прасковья сказала, что ты ведёшь с Ягой переговоры. Поделись результатами.
– Яга твёрдо намерена занять трон. Её поддерживает король Сырляндии. Официально нам войну не объявляли, якобы это внутренние разборки между местными претендентами на царский престол, но деньгами и наёмниками королевский дом, видимо, помог. У Яги скверный характер и лживая натура. Договариваться с ней можно, но она всё равно обманет, поэтому считаю, что сражение неизбежно. Я предпринял все возможные шаги по предотвращению вторжения, и больше сделать ничего нельзя, – отчитался Балабол.
– Я не перестаю удивляться вашей беззаботности, господа. За столько лет не обеспечить себе нормальную защиту от внешней агрессии, не создать боеспособную рать могли только люди абсолютно безразличные к своему будущему. Вы на что рассчитывали?
– Да кому мы нужны? Леса, да болота. У нас зверья всякого больше, чем людей, а разбойников больше, чем волков. Вероятно, может найтись такой правитель, который захочет заиметь Омутень в качестве места для экстремального отдыха, но воевать за это не станет даже конченный дебил, а Яга своя, омутянская, – излился душой Балабол.