— Так в миня ж ночують й дежурные повара, прислуга. Каждому ж, той, надо по комнате. А ф тибя, шо за квартира?
— Обычная. Я же говорил: 32 метра.
Добрались, наконец, до столовой, и здесь Забродин опять расхохотался. Перед входом было огромное чучело бурого медведя. Медведь стоял на задних лапах, а в передней левой держал бутылку шампанского. В правой — хрустальный бокал. На животе у зверя сверкала золотая пластинка с гравировкой: "Пей, но дело разумей!"
— Вася, Вася! — хохотал гость. — Да ты же — прямо, как сибирский купец! С размахом. Где ты его откопал?
— В ресторане. Понравился, я его, той, и выкупил.
— А пластинку — сам?
— Шо, тоже понравилась?
Забродин оборвал смех, серьёзно уставился в лицо Хозяина: вроде не шутит. И не сказал более ничего. Хозяин пожал плечами, направился к роскошному бару из карельской берёзы.
— Ты шо будешь пить?
— Да всё равно. Что ты, то и я. Даже водочки могу.
— Не держу. Армянского — могу.
— Спасибо. Забыл уже, когда его и пил — дорого! — Забродин перескочил вдруг на что-то своё, мучившее его: — Да! Как ты секретарём-то стал, расскажи. Всё хотел тебя спросить.
Хозяин даже наливать перестал от изумления. Только подумал: "От, так вопрос! Не знаю, шо й сказать дураку. Шо надо полжизни лизать вышевисящие над тобой партийные жопы. Этого ж ему не скажешь!.."
3 года назад, когда главный Хозяин страны ещё выговаривал все буквы и произносил не "многосисесьный" народ, а "многотысячный", мог выпить за вечер больше литра спиртного и, не теряя памяти, рассказывать анекдоты "про баб", так вот, в то счастливое и особенно пьяное лето, он вызвал к себе в Кремль не кого-нибудь, чтобы назначить на пост, который занимал в молодости сам, а земляка, причём "своего в доску". И почти назначив уже — дело было в подмосковном лесу, с коньяком и, "пострадавшим" по глупости, молодым осетром, царство ему небесное — добродушно пошутил:
— Ну, шо, Василий Мартынович! Решили вот поставить тебя на должность прямо-таки короля, по теперешним временам не меньше! Если объединить вместе Данию, Бельгию и Голландию, — продолжал он привычно "гэкать" и тоже говорить "шо" вместо "что" — это и будет область твоей власти. Никита у нас — всё разъединял. Министерства — на совнархозы. Обкомы — на сельские и городские. А мы — решили, наоборот: будем всё укрупнять. Вот. Там у тебя, считай, половина нашей металлургии в подчинении. Несколько больших городов. Справишься?
Было ему тогда 50. Скрывая детскую радость, он согласился, и выехал в свою вотчину в тот же день. А на другой уже знакомился с доставшимися в наследство кадрами. В личном окружении, связанном непосредственно с его приёмной, намечались кое-какие перемены. Возле него должны были сидеть только "свои люди", преданные душой и телом. А потому хотел заменить и худющего личного секретаря, Епифанова. Но, при расставании с ним, произошёл необычный разговор. Начал его Епифанов:
— Василий Мартынович, а ведь вы берёте к себе в референты не того человека, который вам нужен.
— Как это, не того?
Епифанов пришёл к нему в кабинет с заявлением "по собственному", уже готов был ему подписать, и нате!
— Вы — берёте Голобородько?