Общество взаимного вспомоществования обеспечивает его от голодной смерти тогда только, когда ему грозит опасность умереть, другим образом – когда он болен. Но он здоров, а ему не на что прибрести себе здоровой пищи. Он устраивает своего рода
И вот одной народной инициативой прибавляется к программе братств еще третий пункт: «Общество при первой возможности устроит при себе заведение кредита для своих членов».
Пока эта возможность еще не открылась. Разумеется, работники и не идут дальше в обсуждении этого пункта. Будет время обсудить его тогда уже, когда будут деньги на новое учреждение. За тем остается постоянная возможность улучшать его по мере того, как практически обнаружатся недостатки, которые необходимо вкрадутся в его организацию…
Пророчествовать в этом деле нельзя. Предвидеть все многообразные случайности, которые будут иметь влияние на дальнейшее развитие заведения кредита при итальянских ремесленных братствах, невозможно. Но стоит ли оно на верной дороге к успеху? Т. е. предполагая, что это новое или предполагаемое учреждение разовьется нормальными путями, то будет ли достигнута цель, которую братства эти имеют в виду?
Как паллиативная мера, такое учреждение будет, очевидно, полезно вдвойне. С одной стороны работнику представится возможность иметь деньги за меньше проценты, чем в настоящее время. На сколько облегчится этим его судьба? Судить трудно теперь; пока еще неизвестно, какого рода будет самое кредитное учреждение: примет ли оно за норму устав существующих коммерческих банков или ломбардов, или же наконец примет оно себе за основание чисто личный кредит, доверие, внушаемое той или другой личностью? Этого не знаем пока еще не только мы с тобою, но и никто его не знает. Так и оставим его на время в стороне, тем более, что есть другая сторона во всем этом, несравненно меньше зависящая от случайностей, вытекающая из самой сущности дела и о которой считаю не лишним поговорить здесь, потому что она объяснит нам отчасти: куда идут итальянские ремесленные братства.
Из всего числа членов общества в настоящее время весьма значительное большинство имеет постоянную надобность в кредите. А программа будущего кредитного заведения должна быть одобрена этим большинством. Даже больше, она будет составлена этим большинством, так как комиссия, которой специально будет поручено ее составление, выберется по большинству голосов из самих же членов общества… Очень вероятно, что на первое время большинство это взглянет на вопрос весьма узко, что оно увидит в новом заведении кредита только одну его чисто паллиативную сторону; т. е. даваемую посредством его возможность брать взаймы деньги за меньшие проценты против прежнего. Не нуждающееся в займах меньшинство не упустит, конечно, поставить ему на вид, что часть платимых процентов, как входящая в состав общественного капитала, возвращается самому должнику.
Я обещал не останавливаться над теми случайностями, которые могут отклонить временно предполагаемое кредитное учреждение от его нормального, т. е. неизбежного развития. Но это раздвоение интересов самого общества в деле кредитного учреждения вовсе не случайное и отстранить его не так легко, как может показаться с первого взгляда, а между тем существовать долго с подобным дуализмом в самом себе общество не может.
Пользование кредитом от общества должно составлять преимущество, привилегию самих членов братства над не принадлежащими к нему работниками. Следовательно, общество должно выдавать деньги за меньшие проценты, чем любое из кредитных учреждений, существующее для всех. Отчуждая таким образом часть своего капитала, в пользу хотя бы своих же собственных членов, но за возможно меньшие проценты, из которых кроме того нужно вычесть еще издержки на поддержание самого кредитного заведения, общество теряет уже часть тех выгод, которые бы оно могло другими путями извлечь из своего капитала – т. е. каждый член общества теряет на столько, на сколько он солидарен с самим обществом. Кроме того проценты, вносимые каждым работником за взятую им в кредит из общества сумму, необходимо должны быть меньше, чем то, что работник этот выиграет, обратив взятый капитал в материал своей производительности. А так как выигрыш этот весьма различный, смотря по цеху или мастерству (чему в итальянских ремесленных братствах соответствует коммуна), то или процент с капитала должен быть рассчитан сообразно доходам с самого невыгодного ремесла, либо же он тоже должен быть различный для каждой коммуны, либо наконец он будет рассчитан сообразно среднему заработку, который примется обществом как бы за норму заработков.
Это последнее – самое вероятное, но с тем вместе и самое худшее, из трех возможных решений, из которых впрочем ни одно не удовлетворительно.
В самом деле, как бы ни распорядилось общество в этом случае; но и само оно, и все те из его членов, которые воспользовались в меньшей степени или вовсе не воспользовались лично для себя кредитным учреждением, потеряют при этом больше, нежели могут выиграть воспользовавшиеся им, и мало-помалу дойдут до того, что каждый из членов ремесленного братства будет либо вынужден, либо добровольно (т. е. без крайней необходимости) станет занимать деньги из общественной кассы. Это не только возможно, но необходимо должно случиться, потому что только при этом одном условии, при котором каждый будет в одной и той же степени заимодавцем и должником, может установиться равновесие, без которого ремесленное братство обратится либо в эксплуатацию беднейших из своих членов богатейшими, либо обратно, либо наконец и в то, и в другое вместе. А оно не может сделать этого, не изменив одному из коренных своих принципов, не может кроме того и по чисто материальным еще причинам…
Сколько времени понадобится на то, чтобы общество вернулось к этому единственно возможному для него состоянию внутреннего равновесия? Это загадка. Какими путями дойдет оно до него? В этом весь драматизм современной истории. Но что при этом равновесии само кредитное учреждение станет ненужной нелепостью – это очевидно. Каждый, на сколько он заимодавец, выигрывает то, что проигрывает, как должник. А заимодавец и должник платят за существование кредитного учреждения, не приносящего им никакой пользы, и кроме того теряют, отклоняя часть общественного капитала на ненужную игру. Кредитное учреждение либо упадет совершенно, убедив работников, что им нужно искать других выходов из своего положения, либо же преобразуется само и очень радикально. Деньги, которые оно могло бы выдавать работникам без залога или под залог, за какие бы то ни было проценты, оно может выдавать им в виде ссуды за их же собственные продукты, из которых таким образом устроятся при обществе складочные магазины по всем отраслям работничьего производства, и такие магазины могут очень легко представлять все удобства существующих теперь частных лавок и купеческих домов. По продаже продуктов работникам будут доданы следующие им деньги за вычетом из вырученной продажей суммы процентов, необходимых на поддержание подобного учреждения. Таким образом только могут быть достигнуты все те выгоды, которых можно ожидать в настоящее время от какого бы то ни было кредитного заведения и без малейших из тех существенных неудобств, о которых только что говорено. Даже самые проценты, следуемые на поддержание этих складочных магазинов, в сущности выплачивались не работниками, а монополистами… Чем более разовьется подобное предприятие, тем всё меньше и меньше представится возможность существовать паразитным классам общества, тем более и более производительность будет входить в свои нормальные условия, и цена каждого продукта, установляемая в действительности равновесием между запросом и предложением на существующих рынках, будет более и более выражением действительной стоимости продуктов; всё это вместе приведет к тому, что действительное значение труда возвысится на столько, на сколько должна упасть эксплуатация паразитными классами рабочих сил. Из суммы этих трех стоимостей, которые составляют цену продукта, состоит, как известно, действительная стоимость каждого предмета. Конечно, она не абсолютно, а только относительно поставлена, как стоимость денег в настоящее время… Так должно быть и так будет в Италии, благодаря деятельности здешних ремесленных братств. Какая бы судьба ни ожидала их в будущем, но развитие их не подлежит ни малейшему сомнению. И действительно, они развиваются быстро, даже тогда, когда идут к своей цели ощупью. А что было бы, если б они действовали сознательно, освещаемые с одной стороны наукой, а с другой – подкрепляемые материальной силой. Но и теперь, с голыми руками и во мраке, они устраивают свое положение гораздо лучше, чем можно было ожидать. Голодная смерть не стучится в двери тех, кто работает общими силами с братством; даже является избыток там, где бедность была как будто врожденным наказанием, и таким образом экономическая реформа делается господствующим направлением итальянской жизни. Пред этой реформой бледнеют все воинственные крики, парламентские комедии, политическая суета суетствий и дипломатическая болтовня. Я в одном глубоко убежден, что тот народ, который разрешит вопрос труда на самых рациональных основаниях, – будет ли то Италия, или Россия – поворотит цивилизацию в другую сторону и пойдет впереди образованного мира. Недаром из-за этого вопроса Америка проливает реки крови и ставит уничтожение привилегии, монополии и рабства выше самой жизни. Рано или поздно, а придется всем окончить тем же. Такова неотразимая логика фактов.
Часть 2
Этрурия
Вольтерра (дорожные заметки)
Среди пустынных, диких гор вулканического происхождения, на которых ни куста не видно свежего и зеленого, на высокой скале построили, много лет тому назад, город, весь из прочного, серого камня. Он и теперь еще стоит на своем месте, и теперь еще живут в нем люди. Стоит он, потому что еще не развалился, живут в нем, потому что нельзя же городу стоять пустому. Других законных причин существования Вольтерры в настоящее время нет, да их и не нужно. Жители Вольтерры – те из них, которые умеют читать и писать – проводят большую часть своей жизни в утомительных и ученых розысканиях по трудному вопросу: кто и когда построил их город. Прадеды их делали то же, а вопрос все-таки остается нерешенным. Не желая отбивать хлеб у вольтеррских жителей, которым и без того не много остается делать на земном шаре, я считаю священною своей обязанностью не мешаться в это запутанное дело. Пеласги[230] или этруски, или кто другой строил Вольтерру, нам от этого чести не прибудет – мы выскочки в истории человеческого рода – наши предки Рима не спасали. Только быстрее ли, вследствие этого мы идем вперед?..
Относительно Вольтерры очевидно одно – строили ее тогда, когда города строились для того, чтобы не иметь сообщений с остальным миром. Определенно этому не достает хронологической точности, так как подобные времена повторялись в истории нередко. Каждый раз, когда рушился старый порядок вещей, а новый не успевал стать рутиной, воровство и грабеж не успевали стать законными за давностью лет. Тогда приходилось отнимать открытой силой то, что потом требовалось на основании святого права. Золотая откровенность тогда царствовала повсюду, а слабые – неуверенные еще может быть сами в своей слабости – не раз подымали голову. Это им, впрочем, никогда не обходилось даром; потому что когда у сильных не хватало силы на насилие, у них были неприступные замки, в которые они уходили, всегда унося с собой добычу, пережидали грозу, и окрепнув, отправлялись на новые подвиги… В те времена Вольтерра первенствовала в Средней Италии, и в ней, на досуге, германское кулачное право – врожденное до такой степени всем официальным немцам, что они не могут забыть его, как ни потеют над «пандектами»[231] и «юстиниановским кодексом»[232], но в Италии вовсе не туземный продукт – переродилось в итальянское феодальное, которое тоже плохо принялось на этом блаженном полуострове, и даже в Тоскане первенствовало не долго. Во Флоренции утвердилась олигархическая республика, и дух времени изменился. Рыцарские добродетели, наравне с банкротством, стали худшими пороками, а старые пороки в свою очередь стали добродетелями. Только старые добродетели вовсе не думали склониться перед этими новыми, «как перед новою царицей порфироносная вдова»[233]. Разбойничьи шайки укрепились в Вольтерре и в окрестных замках, и наносили громадный вред флорентийской торговле, грабя караваны и затрудняя им путь в море. Вражда между флорентийской и вольтерранской республиками, может быть, единственная муниципальная вражда, имеющая логическое основание… Однако мирные негоцианты не могли и помышлять об открытой войне с дикими, горными баронами. Они ограничились тем, что дали другое направление своим караванам. Это был самый чувстви тельный удар, который можно было нанести тамошним шайкам: таким образом они должны были ограничиться одними местными ресурсами. Большинство отправились искать счастья в чужих землях, так как местные ресурсы были очень и очень не богаты. В вольтерранских горах никогда не было никакой торговли, благодаря географическому положению: о минералогических богатствах тамошней почвы тогда и не думали: весь край населен был бедными хлебопашцами, задавленными и тяжестью собственного ремесла, и баронами с их челядью. У земледельца – кроме его труда – украсть нечего; феодальному праву здесь дали чудовищные размеры…
Едва во Флоренции взяла верх свободная городская община, положение вольтерранских баронов ухудшилось, так как новая республика, не могшая терпеть подобного опасного соседства, со смелостью, свойственной господствовавшим в ней классам народонаселения, начала открытую, упорную войну против Вольтерры. Доблестные рыцари сразу поняли, что с подобным врагом справиться не легко, а потому отказались от своей пресловутой честности и стали искать спасения во всякого рода изменах и иностранных союзничествах.
Борьба эта тянулась долго, и вовсе не к славе феодальных баронов; наконец Франческо Ферруччи – этот Гарибальди XVI века – закончил ее блистательным финалом.