Но если нельзя подтолкнуть всех британцев к переезду в Челси, Тауэр-Хамлетс или Брайтон (города с наименьшим распространением ожирения), то может ли правительство что-нибудь сделать с растущим весом населения? Помните Джайлса Йео, эксперта по аппетиту, и стратегию, которую он разработал вместе с супругой? Они отказались от хранения в своем доме шоколада и бекона. Это стандартный совет – убедиться, что дома нет печенья, чипсов, вина (нужное подчеркнуть), прежде чем пытаться изменить свое пищевое поведение. Но для этого нужно осознанно посещать магазины, чтобы не попадаться на удочку производителей и продавцов, стремящихся соблазнить нас своими продуктами.

Nudge Unit не только разработала стратегию, чтобы нам помочь, но и убедила ретейлеров реализовать ее. С 2019 года во всех супермаркетах запрещены полки перед кассами, традиционно заполненные кондитерскими изделиями. Здесь, перед самым выходом из магазина, дети донимают стоящих в очереди родителей просьбами купить сладости. Это самое опасное место для импульсивных покупок. Такая уловка была направлена на пробуждение гедонистического голода, блокирующего способность нашего мозга к самоконтролю. Больше этого не будет. Теперь кассы свободны от конфет, а в супермаркетах все чаще раздают детям бесплатные фрукты. Исследователи создают сети экспериментальных магазинов и ресторанов, чтобы эмпирическим путем установить, каким образом нужно изменить демонстрацию и рекламу продуктов, чтобы подтолкнуть потребителей к здоровому питанию.

Производители продуктов питания по всему миру инвестируют в нейромаркетинговые исследования, чтобы с их помощью лучше понимать поведение и мотивацию покупателей, а также создавать более привлекательные товары и снимать рекламу. В то же время активисты начали прибегать к судебным разбирательствам. Закон запрещает использовать определенные виды рекламы в отношении несовершеннолетних, и это демонстрирует, что некоторые из них настолько сильны, что их нельзя допускать к использованию. Профессор психологии и нейробиологии Келли Браунелл, декан Сэнфордской школы общественной политики Дьюкского университета, предположил, что с расширением исследований по установлению связей между контактом детей с рекламой и потреблением ими сахара может открыться простор для правовых мер. Растет недовольство, обусловленное тем, что производители пользуются своими многомиллиардными состояниями с целью разрушить нашу коллективную силу воли, а когда их призывают к ответу, то отвечают, что ожирение – это личная проблема каждого человека. Они тут ни при чем.

Некоторые люди толкуют любое вмешательство со стороны государства через законодательство как признак тоталитаризма. Они указывают на опасность того, что правительство участвует в продвижении той или иной модели поведения. Может, в либеральной демократии популяризация овощей и фруктов ничем не плоха, но в иных режимах существует опасность использования нейробиологии для манипуляции поведением граждан.

Такой риск действительно есть, но поскольку мы уже имеем инструменты для подобных изменений, только непримиримые упрямцы будут возражать против их использования в позитивных целях – например, чтобы стимулировать детей есть брокколи. В предыдущей главе я уже говорила, что скорость технологического прогресса может завести нас в этические дебри, если мы не начнем обсуждать способы применения новых научных достижений. Это необходимо. Далеко не на все вопросы можно найти очевидные ответы, но нам нужно будет тщательно проработать наиболее сложные из них, чтобы избежать непредвиденных последствий. Мы должны исходить из того, что науку можно использовать как во благо, так и во вред. Более того, ей уже пользуются с гнусными намерениями, что подтверждают действия производителей продуктов питания, манипулирующих покупательским спросом, а также компания Facebook, неправомерно распоряжающаяся персональными данными своих пользователей. Поэтому мне кажется полезной деятельность Nudge Unit по позитивным изменениям человеческого поведения. И все же нужны некоторые ограничения: полная прозрачность работы и решение исключительно общественно важных задач. Чтобы мы могли положиться на результаты работы этого органа, необходимо сначала решить, какие изменения поведения мы хотим видеть.

Еще одна сфера с потенциально судьбоносными (и непротиворечивыми) перспективами применения результатов нейробиологических исследований – образование. Стремительное развитие нейробиологии образования связано с энтузиазмом в понимании и использовании потенциала периодов сильной нейронной активности у детей и подростков. Ее основная цель – понять, как в мозге человека проявляются генетические предрасположенности и как можно воздействовать на этот процесс с помощью образования и воспитания. Исследования близнецов показали влияние генов на способности к чтению и математике, которые зависят от комбинации нескольких из них. Помимо генетики, общий уровень человеческого потенциала определяют такие факторы окружающей среды, как питание, воздействие токсинов и социальные взаимодействия. Эти исследования также расширили наши представления о том, каким образом такие сложные личностные особенности, как интеллект, раскрываются или подавляются под влиянием потенциально контролируемых факторов внешнего мира.

Чем глубже мы понимаем биологические основы таких нарушений, как дислексия и дискалькулия (нарушения способностей к письму и счету), тем лучше мы можем поддержать детей с этими расстройствами. Последние исследования показали, что хорошее восприятие ритма и звуковой системы языка облегчает процесс обучения чтению. Именно поэтому всем известные стишки, песенки и считалки так хорошо подходят для этого. Дети с дислексией относительно невосприимчивы к ритму, точнее, они воспринимают его иначе. Учителям предложили чаще прибегать к музыкальным формам обучения и физической активности, чтобы научить детей распознавать ритм. Результаты показывают, что это положительно отражается на способности к чтению в будущем, а основой образовательного процесса становится игра и непредвзятое отношение преподавателя к ребенку.

Некоторые нейробиологические открытия могут оказать фундаментальное влияние на практические аспекты образования. Профессор Сара-Джейн Блэкмор из Университетского колледжа Лондона предложила начинать учебный день подростков на несколько часов позже, потому что в пубертатном периоде мозг зависит от гормональных изменений, из-за чего сдвигаются дневные и ночные ритмы. Обычно мозг вечером вырабатывает мелатонин, чтобы подготовить человека ко сну. Но в мозге подростка это происходит на несколько часов позже, чем у детей и взрослых. Тинейджеры – совы (я говорю это, понимая весь риск обобщения), и потому подъем в семь утра, когда их мозг еще спит, наверняка обернется недостатком мотивации, дефицитом внимания и плохой самодисциплиной. Легче всего возразить, что расписание учебных заведений «невозможно» поменять, но, вероятно, нам стоит задуматься о введении гибких учебных графиков по аналогии с рабочими. Кроме того, Сара-Джейн предлагает сдавать выпускные экзамены после 16 лет, поскольку этот возраст выпадает на период самых интенсивных изменений структуры мозга. Значительное снижение количества серого вещества и соответствующее увеличение объема белого вещества определяют особенности принятия решений, планирования и самосознания. Этому негативному влиянию подвержены не все подростки, но наиболее уязвимым из них предложенные изменения помогли бы достичь более высоких результатов в последующей жизни.

Нейробиология образования занимается не только молодежью. Профессор Элеонор Магуайр из Университетского колледжа Лондона изучала мозг таксистов, чтобы понять влияние обучения во взрослом возрасте на структуру мозга. Как известно, лондонские водители обладают развитым гиппокампом, так как, чтобы приступить к работате, они должны сдать экзамен The Knowledge[44] на знание города. Элеонор хотела пристально изучить этот феномен. Оказалось, что только половина потенциальных таксистов, готовившихся к экзамену в течение года, успешно его сдали. Причем объем серого вещества в гиппокампе, который отвечает за память и навигацию, у преуспевших соискателей был больше среднего. (Также была случайно подтверждена истинность выражения «Ложка дорога к обеду», так как гиппокамп водителей, ушедших из этой профессии, через некоторое время возвращался к средним размерам).

Элеонор хотела выяснить, почему сдать экзамен удается только половине претендентов. Может быть, у некоторых людей ограничена пластичность гиппокампа? Или же максимального объема гиппокампа некоторых людей недостаточно? Сейчас многие нейробиологи изучают, как врожденные биологические ограничения сказываются на пластичности мозга. Точных ответов на эти вопросы пока нет, и нам еще предстоит увидеть, чего добьются ученые в ближайшие годы.

А пока чем больше нейронаука подтверждает пользу образования, тем больше обучение в течение всей жизни будет считаться эликсиром вечной молодости мозга. Несколько фундаментальных исследований показали, что постоянная умственная активность помогает предотвратить деменцию и уменьшить дозы лекарств для постояльцев домов престарелых.

Если отвлечься от таких практических вещей, как школьное расписание или доказанная польза от разгадывания судоку в старости, мы обращаемся к еще не изученной теме включения тренировок для мозга в систему общего образования и программы обучения взрослых для развития гибкости мышления, креативности и решения задач. Именно такие возможности изучал Джонас Каплан, экспериментируя с методикой изменения убеждений через самоконтроль. Разве это не сильный аргумент в пользу того, что школам следует обучать учеников с помощью этого метода? Мы постоянно слышим, что в эпоху автоматизации нашими самыми важными навыками становятся эмоциональный интеллект, устойчивость, креативность и способность к решению сложных задач, но традиционное образование не учит этому на практике. Вероятно, в поиске новых идей для развития нашего мозга в будущем мы должны будем обратиться к экспериментальной нейробиологии.

Одной из сфер, где освещение нейробиологических основ нашей свободы воли уже привело к спекуляциям, является правовая система. Как нейронаука влияет на концепцию личной ответственности? В легко вообразимом и довольно тревожном будущем ее будут использовать подсудимые и их адвокаты. Понятия свободы воли и личной ответственности, на которых держится вся система правосудия, будут разрушены людьми, которые смогут перекладывать ответственность за свои поступки на нейробиологические особенности организма. В результате это приведет к тому, что опасные преступники будут уходить от наказания за свои деяния, так как в них «виноват» их мозг.

Конечно, ни я, ни мои знакомые нейробиологи не допускают и мысли о том, что опасным людям можно позволить избежать наказания из-за их нейробиологических особенностей. К счастью, этого не произойдет. Но нейронаука может пролить свет на некоторые аспекты, которые изменят наше представление о морали, вине и наказании. Все наше общество должно их изучить.

Начнем с такой фундаментальной проблемы, как возраст уголовной ответственности. В английской судебной системе он начинается с 10 лет. С этого возраста ребенок несет ту же ответственность, что и взрослый. За тяжкие преступления, например изнасилование и убийство, он может предстать перед Королевским судом. Как мы уже знаем, стандартная модель развития мозга показывает значительные изменения и укрепление связей между нейронными цепями, отвечающими за импульсивность, принятие решений и эмоциональные реакции, что происходит после 20 лет. Мозг 10-летнего ребенка еще не приступил к масштабным трансформациям пубертата. Тогда справедливо ли предположение, что ребенок обладает теми же возможностями для рефлексии или оценки поступков, как 40-летний взрослый, и к ним нужно относиться одинаково?

Я вовсе не утверждаю, что подростки, совершившие убийство, не должны сидеть в тюрьме. Общественная безопасность превыше всего. С одной стороны, инстинктивное желание наказать преступника абсолютно ясно, но оно размывает понимание того, что мозг ребенка качественно отличается от мозга взрослого. Незначительные правонарушения рассматриваются в судах по делам несовершеннолетних, где используют принцип скользящей шкалы и учитывают возраст человека на момент совершения злодеяния. По-видимому, закон признает, что дети не являются мини-взрослыми, за исключением случаев чудовищно жестоких преступлений, когда люди забывают, что забота об общественной безопасности не всегда приравнивается к тюремному заключению и судебному преследованию.

Возраст уголовной ответственности за федеральные преступления в Соединенных Штатах составляет 11 лет, но в этой стране существует интеллектуальный порог для применения смертной казни. Осужденный по статье, предусматривающей крайнюю меру наказания, должен пройти ряд тестов на определение уровня интеллекта. В случае достижения результата свыше 70 баллов хотя бы по одному из них (средний показатель IQ равен 100, а «гениальность» находится за отметкой 140), приговор будет приведен в исполнение, если адвокат не найдет других оснований для апелляции. Более 20 % из тех, кто сейчас ожидают смертной казни, избежали бы ее, если бы закон учитывал средний результат всех тестов, а не одного из них.

Последнее замечание по поводу возраста уголовной ответственности: среди стран (их меньшинство), где она установлена на 15 годах и старше, есть лишь пара ожидаемых примеров – например, социал-демократическая Норвегия. Другие страны не принадлежат к первому миру. Однако были внесены поправки в Уголовный кодекс каждой из них в последние 10 лет, когда появились данные о развитии нервной системы в детский и подростковый период. В Восточном Тиморе, Мозамбике, Бразилии и Аргентине уголовная ответственность наступает в 16 лет. В Колумбии – в 18. Во многих подобных государствах уровень убийств намного выше, чем в Западной Европе, но все же новые нейробиологические открытия и переосмысление судебной системы привели к коллективной эмоциональной переоценке.

Помимо этого, существует вопрос о том, как наука может определить степень свободы воли человека в самых сложных, серьезных и неприятных ситуациях? Признанные доктрины правовой системы устанавливают некоторые исключения (например, для «ограниченно вменяемых» лиц), но закон всегда исходит из того, что мы несем ответственность за свои действия. Но не стоит ли при этом учитывать наши новые знания о формировании поведения?