Тощее жилистое запястье, казалось, сломается под напряжёнными пальцами. Лёгкий, худой, хрупкий старик… Я легко держала его над бездной, лёжа животом на её краю.

И теперь, конечно же, Кай передумал:

— Варна! Нежная, сладкая! Ты же не убьёшь меня? — залепетал он. — Что было — то прошло! Я уже не тот! Я готов извиниться перед старухой!

— За то, что убил её?

— Ну вряд ли она держит на меня зло так долго… Старики отходчивы. Ты ведь тоже отходчива, любимая? Давай не станем ругаться! Отпусти обиду, заживём, как раньше! Я ведь люблю тебя! Всегда любил!

Любил ли? Хоть одно мгновение, хоть когда-нибудь?

Что-то во мне изменилось. Взгляд? Улыбка? Или его так устрашили встопорщившиеся на ветру волосы, больше не стянутые в косу?

Зрачки его расширились.

— Что ты делаешь?

— Отпускаю.

Серые дрожащие пальцы выскользнули из расслабленных ладоней. Я могла бы посмотреть вниз, туда, где, изуродованное падением, разметало руки-ноги бледное тело. Могла окликнуть его, удостовериться, что точно мёртв.

Но вместо этого я перевернулась на спину и уставилась в светлеющее небо, рыдающее дождинками. Капли кружились в воздухе, подобно светлячкам, танцевали, прыгали на мои щёки и смешивались со слезами.

Я расколдовала жителей селения к вечеру. Мелкий приводил их по одному, осторожно, как детей, придерживая под локти, а Морис строил из себя конвоира. Дольше всего провозились с Полозом, находившимся под властью Кая несколько лет, но и его проклятие удалось распутать.

Мы заняли дом вождя, не желая приближаться к обрыву, да и сами горняки обходили дом старика стороной, косились на него неприязненно. Какой-то здоровяк с приятелями даже отправились на вершину соседней горы и долго орудовали там кирками, пока, наконец, нависающая над местом битвы вершина не отвалилась и не похоронила под собой весь гостевой склон вместе с пастью расщелины.

Про Кая мы не вспоминали. Слишком свежо произошедшее, слишком болели ссадины, чтобы обсуждать их. Хотелось лишь есть и спать, да Вису, видимо, меня тискать, потому что не отходил он ни на шаг, то и дело обнюхивая волосы и обнимая за плечи одной рукой: вторую я вправила и велела не тревожить, решив, что, если вылечу Когтистую лапку магией, он вконец обнаглеет и перестанет глядеть под ноги.

— А вождя стоило оставить таким. А то есть у меня с ним пара нерешённых вопросов, — рыжий запрыгнул на стол, за которым я сидела, всем видом демонстрируя, что дел важнее него нет и быть не может.

— Хочешь спереть что-нибудь ещё?

Аккурат в этот момент разглядывающий на просвет Воровское счастье Вис аж закашлялся от возмущения:

— Да как ты подумать такое могла? Я сама честность!

— Угу, и камешек у Полоза ты стащил тоже для восстановления справедливости.