Очнулся Ромка в подвале. Стены каменные, серые, под низким потолком – окно крохотное, кошка не пролезет. И шум оттуда: люди ходят, колёса скрипят. Утро уже или даже день. Рубаха на груди разорвана, и кожу жжёт.

Поднялся с лежанки, огляделся. Комната пустая, ни лавки, ни сундука, лишь в углу – таз с водой. И дверь крепкая. Подошёл на цыпочках, прислушался: за дверью тихо. Дёрнул – заперто.

Отчего же вся грудь горит? Потёр, скосил глаза – и вскрикнул. Подбежал к тазу – не ахти какое зеркало, но разглядел: татуировка. Невиданная змея, скрутившаяся кольцами на фоне солнечного диска. Пасть распахнута, раздвоенное жало торчит, глаза злобой горят – как живая. Страсть!

Вспомнил про то, что ночью было – едва не завыл. Где братик теперь, что с ним? Чего этому уроду с распоротым ртом надо?

Подошёл к окну, заглянул, узнал улицу, что к порту ведёт. И вдруг увидел: стоят Костас и Викинг, по сторонам оглядываются. За Ромкой пришли! Этот, в балахоне, с ними заодно.

И тут загрохотал засов. Ромка к двери вернулся. Собрался, как кыпчак учил: «Представь себя стрелой, вложенной в натянутый лук. Тетива звенит, рога дрожат. Вперёд!»

Дверь распахнулась – Роман прыгнул, ударил головой в тёмный силуэт. Барсук охнул, отлетел к стене. Ромка бежал по каким-то коридорам, уклонялся от встречных людей, сворачивал, куда надо – будто вёл кто. Выскочил на улицу, прямо на охранников перса – те только охнули. Бросился бежать, как по лесному бездорожью: здесь увернуться, там подпрыгнуть, тут под телегой проскочить. Сзади кричали.

Перелез через забор между портовыми складами, дальше – упёрся в глухую стену. Развернулся, за угол шмыгнул – схватили за шиворот.

– Куда? Гляди, Сморода, какой резвый. Небось, воришка рыночный.

– Отпусти его Христа ради, Жук.

Ромка разглядел. Вспомнил и закричал:

– Дядя Жук, это же я, Ромка! Князя Дмитрия сын! Вы меня нянчили с младенчества.

Бывший воевода, а ныне раб императора Трапезунда, недоверчиво хмыкнул:

– Да ну. Не похож. Хотя – рыжий, как отец. Побожись.

Ромка быстро перекрестился, схватился за шею – нет креста! Что за ерунда, вчера ещё был.

Бывший боярин сказал:

– А ну-ка, скажи, малец, как любимого княжеского коня звали?

– Кояш. По-половецки – «солнце». Он золотой масти был.

Жук покачал головой:

– Это многие знать могли. Лучше ответь: как княжескую стряпуху звали и её сына?