Она руками всплеснула, сказала:

– Это они так людей называют. Рабами он торговал. Грех ведь страшный. Он всё говорил: мол, иноверцами можно. Язычниками там, христианами, иудеями. Да только неправда это.

Заохала, махнула рукой, пошла к себе. А Ромка – к себе в закуток, где Антошка уже посапывал давно.

Ночью пришла Халима, разбудила Романа. Знаками показывает: пойдём, мол, только тихо. Ромка хотел старые разбитые сапоги натянуть – не разрешила. Так и пошёл босиком.

Повела в чистую половину, господскую. Из-за двери – полоска света, и пьяный разговор: перс с этим арабом чернявым о чём-то договаривается:

– Отличный товар, и всего сто монет за двоих. Красная цена им, конечно, двести, но уж больно деньги нужны.

– Дорого. Да и тощие какие-то.

– Зато жилистые! Самое для тебя то, что надо: покойник с ними занимался, воинскому искусству учил. Саблями машут – залюбуешься.

Пока по-персидски говорили, Роман всё понимал. Вернее, слова-то отдельно понимал, а о чём разговор – не очень. Но затем араб на своём заговорил, а с этим языком у Ромки хуже: через слово неясно. Какие-то «мамлюки», «фурусия» и другие непонятные слова. Потом перс сказал:

– Девяносто монет – и по рукам! Последняя моя цена за мясо. И забирай обоих братцев хоть утром.

Ромку как ледяной водой окатило. Это же перс его с Антошкой продаёт!

Звякнул кувшин, хозяин заругался:

– Тьфу ты, вино кончилось.

И заорал:

– Халима! Дура немая, иди сюда.

Халима Романа толкнула: беги, мол. Подождала и открыла дверь, вошла с поклоном.

Ромка прибежал в свою каморку, начал братца трясти:

– Антошка, просыпайся! Беда. Бежать надо.

Тот со сна не понимает:

– Куда бежать, на горку? Так Рамиля нет больше, некому заставлять. Дай поспать, а?