Я думал найти глупый слезливый пост в стиле «ах, моя любовь умирает, все кончено, сейчас я повешусь на резинке от трусов», ну и кучу комментариев к нему — частью удивленных, частью сочувственных, частью с советами, как правильно извлекать из трусов резинку и вешаться на ней. Вот уж чем богаты соцсети, так это сертифицированными специалистами по всему подряд, от психологии головоногих до устройства первобытных сортиров.

Но нашел я лишь несколько нелепых комментариев к постам Маши, на которые она не отреагировала, зато ее френдицы наградили порождения моего затуманенного разума возмущенными и недоумевающими лайками. Облегченно вздохнув, я стер этот бред — пусть Интернет помнит все, но хотя бы эти словеса никому глаза мозолить не будут.

Проверил мессенджер — сообщение так и не прочитано! Вот… нехорошая женщина!

Потом я сделал себе кофе, для чего выгреб из банки остатки кофейных зерен и поскреб ложкой по дну сахарницы. В холодильнике нашлась кастрюля с борщом, сваренным Машей два дня назад, но оставалось его там на донышке; рядом обнаружилась сервелатная попка длиной с мизинец, пара соленых огурцов-ветеранов, выживших после недавней пьянки, и неведомо откуда взявшаяся упаковка сыра фета.

Если напрячься, то на таких харчах удастся протянуть до завтра.

Можно сходить в магазин, хоть и лень, но… я вспомнил, что денег на карточке всего ничего.

— Вот зараза, — пробормотал я, изучая эсэмэс о последнем списании. — Тысяча семь. Блин.

Как можно быть надеждой отечественной литературы в таких невыносимых условиях? У меня должна быть дача, кухарка и домработница, гарантированный большой доход, чтобы я мог только писать, создавать гениальные произведения, а не вот это вот все!

У меня, в конце концов, лапки!

«Согласись на сегодняшнее предложение, — шепнул внутренний голос, очень похожий на тот, которым говорила обычно «тварь дрожащая», — и у тебя будет дача с кухаркой, и будешь ты писать, создавать гениальные произведения, а не вот это вот все».

«И будет твоя измаранная совесть терзать тебя по ночам, — шепнул другой голос, наверняка принадлежавший «право имею», — и талант твой покинет тебя, сгинет бесследно. Стеная, удалится в пустыню иудейскую, где лишь песок и камни. Соратники по литературе с презрением отвернутся от тебя, и сгинешь ты в одиночестве, в скрежете зубовном и печали!»

Я содрогнулся и допил несладкий кофе.

Значит, надо ехать за деньгами к тому, кто их платит. К тому, кто мне должен, наконец! Звонить бесполезно — по телефону от меня легко отобьются, а вот если сделать мордашку понесчастнее и голос пожалостливее, то, глядишь, и выпишут эти несчастные роялти.

«Кишка реформатора» до сих пор продается, и «Крылья последней Надежды» стартовали неплохо.

Телефон заиграл имперский марш, я взял трубку.

— Привет, братан. Как дела? — спросил преувеличенно бодрый и деловой голос (такой обычно идет в комплекте с отбеленными зубами, туповато-наглой физиономией и профессией вроде «лайф-коуч» или «бизнес-тренер»).

— Привет. Офигительно. Ты как?

С Петькой мы появились в столице почти одновременно, десять лет назад, только я приехал с севера, а он с юга. Познакомились на какой-то литературной встрече, а затем пути наши разошлись — я пытался творить для вечности, а он с головой нырнул в вонючее болото коммерческой литературы.

Писал для дебилов нечто отвратительно-нечитабельное под названием литРПГ, и от его опусов любой человек, имеющий вкус, немедленно приходил в состояние бешеного изумления. Выкладывал Петька эти так называемые «романы» под псевдонимом «Петр Патриот», на каждом углу щеголял своим великодержавным шовинизмом и приверженностью скрепам, но при этом держал в кармане свежий паспорт государства Израиль — так, на всякий случай.

Вот уж точно — какая у нас держава, такие и патриоты.