— Блин, мне ехать надо. — Я резко сел, отчего внутри началась революция.

Великая — не великая, октябрьская — не октябрьская, но основательная.

— Езжай, — милостиво разрешил он. — Слышь, я твой ноут старый возьму? Мой сдох. Пока из ремонта притащат, епта…

— Бери, сумка в шкафу, — ответил я, и принялся себя реанимировать.

Насилуя организм в попытках очухаться и собраться, я ощутил себя кровавым тираном, который сражается с собственным народом. Из зеркала глянуло нечто красноглазое и жуткое, и пришлось вооружиться бритвой, чтобы избавиться хотя бы от неопрятных клочьев на подбородке. Я ухитрился на бегу вылить в себя чашку чая (кофе так и не купил, балбес)! К счастью, нашел в кухонном шкафчике пачку мятной жвачки, забытую кем-то из гостей.

Валявшемуся на моем покрывале Петьке достался запасной ключ, а я помчался вниз по лестнице. Харкнув на экономию, вызвал такси, поскольку без него на встречу успел бы, только умей я летать, как Супермен.

Шахид-мобиль всосал меня в свое чрево, а я тупо уставился на эсэмэс о списании денег. Вроде бы вчера получил роялти, но куда делась добрая половина? Часть ушла на букет. Остальное… я вспомнил, как в кабаке вызвался угостить всех, кто сидел за нашим столом, и последующее радостное оживление в народных массах.

Стыд меня буквально ошпарил.

Ой, дебил! Неужели снова ходить по знакомым и занимать? Или… нет, не сейчас…

Я все же опоздал, но всего на пять минут, и едва не бегом рванул к крыльцу школы, где меня ждала типичная учительница литературы, копия той, что на известном мемчике пытает привязанного к стулу автора, который ничего не хотел сказать своим произведением — маленькая, сухонькая, седая и в очках со стеклами толщиной в палец.

— Лев Николаевич? — пискнула она, и покачнулась от волны источаемого мной ядреного мятного запаха.

— Добрый день, — отозвался я.

Костюм на мне был отличный, тройка, плащ стильный, длинный, черный, и шляпа очень модная… Но то, что между шляпой и воротником плаща, наверняка внушало встречающей стороне некоторые подозрения.

— Пойдемте, дети ждут, — сказала учительница, принюхиваясь.

В классе меня и правда встретил мой портрет, обладавший неким сходством с оригиналом благодаря общей одутловатости черт и вихрю черных кудряшек вокруг головы.

— Привет всем! — Я помахал трясущейся рукой.

В ответ раздалось нестройное «здравствуйте».

Я никогда не писал для молодежи, и не думал, что «Кишка реформатора» или тем более «Крылья последней Надежды» могут быть интересны ученикам старших классов… Однако половозрелые сексапильные девицы и юноши ростом «дядя, достань воробушка» смотрели на меня не с любопытством зевак, посетивших цирк уродов, а с интересом людей, знающих, кто я такой и чем знаменит.

Меня раздели и усадили на стул перед аудиторией, отчего мне немедленно захотелось провалиться сквозь землю.

Надежда русской прозы… видели бы они меня вчера, черт.