— Какой «Родничок»? недоуменно переспросил генеральный директор «Родничка». — Ах, этот! Так он в лесу, на этом самом… Че ему сдеется! А причем тут «Родничок»?
— Как это причем? — мадам Мокрова по-собачьи облизнулась. — Ты ж теперь кто?
— Кто-кто? — совсем как его женушка у зятя Витька прозаикался Мокров. — Ты че, забыла? Я…
— Вот именно! Генеральный директор международной игровой ассоциации «Надежда-прим-два». Так все говорят!
— Я?!!!!!!!! А кто, кто… кто именно так говорит?
— Ну, например, твой придурковатый зятек! А че?
— Ты была у Витька? Но зачем? И он тебе такое сказал?
— Ага! А ещо он требовал с тебя две с половиной тыщи баксов. За игру!
— А ты?
— А я сказала, что рады бы тебе, дорогой зятек-Витек дать взаймы, и не позорные две штуки, а весь выигрыш, но…
— Че но? — чуть не плача, уставился на жену Мокров. — Че но-то?
— А то… сказала я, что на весь выигрыш мы купили «Родничок», с лесом и Кисегачом! Теперь он наш, и никаких «но»! Нет денег — нет проблем! Так что, Макарыч, не нужно ниче никому отдавать. Все уже отдано!
— Ты че, баба, белины объелась! — только и смог выдавить из себя бедный генеральный директор и обреченно закачал головой.
Глава 11
Из дневника собкора «Комсомольской правды»
«Вчера виделся с мадам Коробейниковой. Презанятная, прости господи, бабешка. Оказывается, она сейчас голее, чем тогда… в весеннем лесу. Ну и где ее «высокорентабельное производство»? Ферма в деревне, кафешка и кулинария в городе… Тоже мне курицы с золотыми яйцами! И как это я тогда так лохонулся! Но когда тебя голая дама собственными трусиками по голой спине… брррр! Лично я себя понимаю! А народ как всегда пускай безмолвствует! Че ему, горемычному, сказать! Тем более, на Руси, тем более, в наших краях!
Но какова однако натура! Тэтчер рядом с нею — Красная шапочка! Подумаешь, Фолклендские острова! У нашей расчетный счет и собственность под арестом, а она дает указание кассирам: всем, всем, всем! Деньги от населения принимать, но не выдавать!
Воистину русский человек — всегда божий человек! Вот и мадам виноватой «по человеческим законам» себя не считает. Единственно в чем, говорит, повинна — в единоборстве с Богом: замыслила сделать доброе людям, повела их к духовным ценностям через деньги!
А с Господом-то и не посоветовалась! А это, прости господи, смертный грех, хуже скотоложства!
Теперь изучает Библию. Ищет себе оправдание. Я говорю ей: вам, мадам, уже самим по силам Священное писание писать! Вы ж — Христос нашего времени и мать его в одном лице. Всех решили осчастливить, даже ценой их гибели.