Когда к полуночи тучи расступились, стало очевидно, что звёзд за ними нет. Редкие фонари да кое-где горящие мусорные баки — вот и всё, что в этот миг освещало двор, Артиллерийскую улицу, а, может быть, и весь город. За насыпью прогрохотал ночной поезд. Пошёл густой снег. Потом, как будто передумав, замер в абсолютной темноте, не долетая до земли, потом совсем исчез. Снег был на вкус солоновато-горьким и скрипел на зубах.

Оббитая железом дверь одного из подъездов вдруг отскочила в сторону, из темноты выпал мужчина, едва удержался на ногах и встал, как вкопанный. За ним, словно вытолкнутый наружу, показался другой. С разгону налетел на спину первого. Оба коротко выругались, взмахнули руками, повернули направо и, шатаясь, пошли к арке, соединяющей двор с улицей. По пути первый остановился у большого, до самых высоких крыш, дерева, и наспех обтёр руки о мокрый шершавый ствол. Второй нетерпеливо потянул его за рукав.

Около входа в арку они разом оглянулись, их передёрнуло и кулаки сжались сами собой. У двери того подъезда, из которого они только что выскочили, стояла странная перекособоченная фигура. На фигуре похоже не было ни шапки, ни пальто, а лицо казалось совсем чёрным.

Человек у подъезда несколько секунд ожесточённо тёр невидимые глаза, взвывая и трясся головой, как собака, сдирающая с морды ненавистный намордник. И вдруг бросился навстречу тем двоим у арки. Бежал он как-то боком, иногда почти на четвереньках, но удивительно быстро.

— Чёрт! — заметался один из них и нырнул в чёрный проём, но тут же выскочил оттуда: свод арки прочертили проблесковые огни, и сразу же, как гром после молнии, где-то на улице взвизгнула тревожная сирена.

Двое, круто развернувшись, побежали по двору, мимо заброшенной хоккейной площадки, туда, где в клубах оранжевого дыма догорали мусорные баки. Тот, кто гнался за ними, едва не настиг их у самых костров, но поскользнулся и, его вытянутая вперёд рука, схватила пустоту.

Грязный снег противно чавкал под ногами. Убегающие не знали двора, и он казался им бесконечным. От страха они забыли, что их двое, а у них за спиной всего один крошечный человечек, без пальто и шапки, в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

Но это… чёрное лицо! И то, что человек, неотступно преследующий их, никак не мог их преследовать, потому что… потому что пятнадцать минут назад был уже мёртв! И они знали это точно! И точнее них мог знать это только Господь или… он сам. Если бы, конечно, был жив! Но он был мёртв! Мёртв! Мёртв! Как этот чадящий мусорный бак, как скользкий обломок чьей-то кости, о который он только что споткнулся.

— Туда! — запалено выдохнул убегавший и махнул рукой в дальний конец двора. — Там арка…

Другой хотел сказать, что никакой арки там нет, но скулы свело, и он только в отчаяньи крутанул головой.

Теперь под ногами что-то страшно пищало и цеплялось за штаны, как будто бежали по крысам. Одичавшая кошка рванула в сторону, как из-под колеса. Воздух пропах могильником, хотя и этот двор, и Артиллерийская улица находились в самом центре большого города. В смутное время все города, улицы и дворы пахнут одинаково. В доме напротив вспыхнуло окно: там сейчас, наверняка, пытались вызвать «скорую помощь». «Скорая», вероятнее всего, приедет под утро и вконец заморенный фельдшер, на ходу засыпая, зло глянет на пациента, потом тихо ругаясь, позвонит с его же телефона на подстанцию: труп до приезда, мать вашу!

Они уже бежали из последних сил, но тот, кто гнался за ними, не отставал. Его прерывистое, похожее на стон, дыхание шумело у них в ушах, и от него несло не потом, а свежей кровью.

Не оглядываясь, двое добежали до самого конца двора. Им повезло: арка, действительно, была. И под её потолком даже горела красная лампочка. Они, не сговариваясь, рванули в подворотню и, буквально, налетели на закрытые наглухо чугунные ворота: литые, решётчатые, с острыми шипами наверху. От удара двух тяжёлых тел ворота даже не дрогнули. На стене в тусклом кровавом свете красовалось нацарапанное углем: «смерть предателям великой державы»! и «Горбачёв — иуда!»

Через секунду в арку, шатаясь, вошёл он. С жутким любопытством разглядывали они приближающийся к ним призрак. Только теперь лицо его было не чёрным, а сплошь тёмно-красным. Левый глаз вытек и был размазан по давно небритым щекам. Клочья грязно-белой рубахи облепили дрожащее тело. Он что-то угрожающе мычал и тянул к ним руки. В правой был зажат острый кухонный нож. Он держал его как-то неуклюже, остриём к себе, как будто только что выдернул из своей окровавленной груди.

Двое у ворот переглянулись, и что-то в глазах друг у друга окончательно добило их. Один из ни стал одержимо колотить затылком в ворота.

— Отдай ему всё! Отдай ему всё! — как затравленный урка, истерично завопил он.

Но второй с ним не согласился.