«Страх». «Голод». «Унижение». «Торговля рабами». Это не слова из художественного произведения о жизни Древнего Рима. Это выдержки из интервью новгородцев и псковичей, депортированных гитлеровцами и их союзниками в Прибалтику и Германию осенью 1943 г. Угон граждан СССР нацисты рассматривали не как временную кампанию, а как одну из важных функций и неотъемлемое условие деятельности оккупационных властей.

Подобное массовое перемещение людей для подневольной работы на фактическом положении невольников в Германии противоречило многим международным конвенциям, в частности 46-й и 52-й статьям Гаагской конвенции, а также общим принципам уголовного права всех цивилизованных стран и внутреннему уголовному праву государств, на территориях которых совершались все эти преступления. Недаром массовая насильственная депортация мирных советских граждан была отнесена Международным военным трибуналом в Нюрнберге к разряду военных преступлений и преступлений против человечества (Без срока давности… Ленинградская область, 2020: 31).

Угоняя население, гитлеровские оккупанты реквизировали весь хлеб, скот, фураж и другие сельскохозяйственные продукты. С собой разрешалось брать лишь то, что легко можно было нести.

На Северо-Западе России тотальный характер насильственное перемещение местного населения на Запад стало приобретать с осени 1943 г., накануне наступления Красной Армии. Но практика изначально относительно добровольной, а потом насильственной мобилизации на работы в Германию началась гораздо раньше.

По мере роста людских потерь вермахта, и особенно после Сталинградской битвы 1942–1943 гг., мобилизация местного населения приобрела еще более широкие масштабы. Так, в Гдовском и Сланцевском районах Ленинградской области германские комендатуры издали приказы, согласно которым каждый сельский староста был обязан назначить определенное число физически здоровых мужчин и женщин для отправки в рейх. Ответственность за явку людей на железнодорожную станцию возлагалась на русских коллаборационистов: сельских старост и волостных старшин. За уклонение от поездки в Германию виновные арестовывались и подвергались различным штрафам, физическим наказаниям, отправлялись в концентрационные лагеря.

Из Красногвардейска, Пушкина, Слуцка и других оккупированных городов Ленинградской области гитлеровцы вывезли до 60 тыс. человек. Некоторым из них было объявлено, что они переселяются на свою «историческую родину», так как будто бы являются потомками немцев, переселившихся в окрестности Петербурга при Екатерине II. При этом им обещались особые льготы в «фатерлянде» (Служба регистрации архивных фондов… Л. 146).

Тяжелые условия работы и жизни в Германии скрывались от населения оккупированных областей. Объявления немецких вербовочных комиссий всячески рекламировали работу в Германии. Это были красочные иллюстрированные буклеты, такие, например, как «Галя Заславская едет на работу в Германию». На его последней странице был помещен практически рекламный слоган: «Я живу в немецкой семье и очень довольна!» В кинотеатрах шли документальные фильмы о счастливой жизни восточных рабочих, в газетах публиковались письма о том, что в Германии русским живется гораздо лучше, чем в России: они помогают немецким хозяйкам, живут в исключительно комфортабельных условиях, хорошо одеваются и питаются. Молодым людям обещалось, что они смогут получить любую интересующую их профессию на германских предприятиях и даже в будущем поступить в университет.

Но правда об условиях жизни восточных рабочих достаточно быстро дошла до их земляков. Поэтому ни о какой добровольности речь теперь, конечно, не шла.

Осенью 1943 г. стало понятно, что под Новгородом и Ленинградом готовится крупномасштабное наступление Красной Армии. В этих условиях, стремясь затормозить рост партизанского движения, изолировать его от народа, обезопасить свои коммуникации, гитлеровское командование приняло решение выселить всех жителей с территории от линии фронта до позиций «Пантера», которые являлись северным участком «Восточного вала» и проходили по западной границе Ленинградской области.

Далеко не всем из них удалось возвратиться домой. Те же, кто смог вернуться, дали показания в ЧГК о тех событиях. Так, Федор Тимофеев, колхозник из деревни Жили Батецкого района Новгородской области, рассказал следующее: «Я, а равно и моя семья в количестве 8 человек, под силой оружия и угроз расстрела была угнана из своей деревни в немецкое рабство.

Случилось это так. 17–19 декабря 1943 года в нашу деревню Жили пришел карательный немецкий отряд с автоматами и пулеметами, в каждый дом по несколько человек. Приказали собираться на эвакуацию и 20 декабря 1943 года подали подводы и увезли всех жителей нашей деревни в количестве 73 человек, в том числе и меня, Тимофеева, с семьей, на станцию Батецкая, где погрузили в товарные вагоны вместе со скотом и повезли. Привезли нас в Латвию, где мы проходили карантин грязные, голодные и холодные» (ГАНО. Ф. Р-1793. Оп. 1.Д. 7.Л. 107).

Далее проходили своего рода смотрины, как на невольничьем рынке. Скорее всего, здесь речь идет не о немецких, а местных, латышских зажиточных хозяевах: «Приходили немецкие богачи, отбирали себе семьи и увозили к себе на работу. Я, например, жил у богатого помещика в Латвии, работал за кусок хлеба, жил в бане. 35 человек граждан нашей деревни отобрали и угнали в Германию. В городе Руиена[192] грузили их в вагоны, и дальнейшая судьба их мне неизвестна.

Наша Красная Армия освободила Латвию, где я жил, и теперь вернулся обратно на родину. Дома нет, вся деревня сожжена» (ГАНО. Ф. Р-1793. Оп. 1.Д. 7.Л. 107).

Тяжелее всего приходилось семьям с маленькими детьми, особенно если там не было мужчин, которые были бы в состоянии выполнять тяжелую физическую работу.

14 февраля 1945 г. была опрошена Пелагея Ивановна Карпова, 1901 г. рождения, уроженка деревни Глухово Батецкого района Новгородской области. Она вернулась домой из Литвы, где в полной мере испытала на себе, что такое «работа в цивилизованной Европе». «14 января 1944 года меня вместе с детишками и старухой-матерью фашистские изверги насильственно выгнали из дома и отправили на станцию Батецкая.

16 января 1944 года нас погрузили в товарный неотапливаемый вагон, набитый до отказа. В нечеловеческих условиях были отправлены в неизвестном для нас направлении.

Трое долгих суток мы находились в пути, лишенные самых элементарных человеческих условий, т. е. горячей пищи, света, не говоря уже о тепле» (ГАНО. Ф. Р-1793. Оп. 1.Д. 7.Л. 100).

Но на этом страдания ее семьи не закончились. Самое страшное было впереди. «По истечении трех суток прибыли в Литву, на станцию Куршон[193]. Там немецкие фашисты устроили торги, т. е. продажу нас, как рабов. Так как я имела 4 детей до 13-летнего возраста и старушку-мать, то меня покупатели-господа браковали и на работу никуда не брали и на четвертый только день с семьей направили к одному хозяину-литовцу» (ГАНО. Ф. Р-1793. Оп. 1.Д. 7.Л. 100).

Здесь за кусок хлеба и крышу над головой их всех ждала тяжелая работа. «Там уж, не говоря о зарплате и непосильном труде, мне лично за кусок хлеба приходилось работать: стирать белье, мыть полы, пилить дрова и т. д., а дети пасли хозяйский скот. Бытовые условия за все время моей работы были самые ужасные. Тесная, грязная, темная, сырая с земляным полом комната никак не могла служить как жилье, а скорее являлась рассадником всяких заболеваний» (ГАНО. Ф. Р-1793. Оп. 1.Д. 7.Л. 100).

Это было не жизнью, а выживанием. Угнанная в рабство женщина боялась не столько за себя, сколько за своих детей. Вместе с ней страдали и ее односельчане.