«Князь Шеховской, что-то я о нем слышал, вроде фамилия известная, – думал он, – приеду в Петербург, уточню, что и как. Но это дело так не оставлю. Ха, дураков стреляться нет. Я вам и без этого пакость сделаю, всю жизнь не отмоетесь».
Вершинин сидел в задумчивости, думая, что предпринять и кого из старых друзей посетить первым, узнать новости. Да и Катенька уже обследовала весь дом и теперь вопросительно смотрит, ожидая, когда ее начнут выводить в свет. И, как назло, нет ни одной знакомой, чьим заботам можно было бы поручить юную девушку. Ведь не дело, если сзади за ней придется стоять отцу. Он как раз перебирал в уме всех своих знакомых женского пола, когда лакей принес ему записку. Записка была в розовом конвертике и сильно пахла духами.
– Посыльный на словах передал, что письмо от ее сиятельства княгини Голицыной, – сказал лакей.
Удивленный Илья Игнатьевич открыл конверт и развернул письмо, написанное уверенным, почти мужским почерком.
Он, конечно, знал о салоне княгини, его, собственно, все знали, и посетить его дорогого стоило. Но вот с какого боку именно он нужен в этом довольно тесном кружке, Вершинин не понимал.
Письмо гласило:
Вершинин прочитал письмо и спросил лакея, по-прежнему стоявшего рядом:
– Посыльный еще не ушел?
– Нет, он сказал, что дождется ответа, – сообщил слуга.
Илья Игнатьевич быстро написал ответ, где распинался в совершеннейшем уважении и почтении, благодарил за приглашение и всенепременно обещал прибыть с дочерью в назначенное время.
Узнав о том, что послезавтра они едут на прием, Катенька была в восторге. Она, по причине провинциальности, не могла оценить, на какую сразу высоту в петербургском свете поднимает их этот визит, а просто радовалась, что наконец сбудется ее мечта и она увидит петербургское общество.
После этого в доме началась такая суматоха, что от нее было не скрыться нигде. Пару часов Илья Игнатьевич это еще выдержал, а затем оделся и уехал в контору Журавлева, якобы посмотреть его складские помещения в порту. Только чтобы не бегать каждые двадцать минут в комнаты к дочери и не слышать ее вопросы типа такого:
– Милый папенька, как я выгляжу в этом платье, как ты считаешь, эта бретелька не очень узкая? А ее цвет гармонирует с глазами?
Когда папенька, изрядно набравшись в конторе, под вечер вернулся домой, Катенька была свежа, как роза, зато служанки падали с ног от усталости. В ее комнате на креслах, кровати и всем остальном лежало множество нарядов, на которые Илья Игнатьевич никогда не скупился. Шкатулка с драгоценностями была высыпана на комод, и серьги и бусы не один десяток раз надеты на несчастные Катины ушки и шейку, а затем сняты. Но все же примерки ей надоели, и, к папенькиной радости, к нему она больше не приставала. Зато мадам Боже была востребована, Катя очень боялась сделать что-то не так и весь вечер засыпала ее вопросами этикета. Мадам даже была несколько удивлена таким трудовым энтузиазмом своей воспитанницы, но на вопросы отвечала со знанием дела и всеми подробностями.
В ожидании, когда поручик принесет зашифрованное письмо, Бенкендорф и Шеховской стояли, тихо переговариваясь между собой, а Николка глядел в окно. На набережной Фонтанки сцепились оглоблями двое саней, и сейчас возчики трясли друг друга за бороды. Вокруг медленно скапливалась толпа зевак. Но тут из входа канцелярии вышел жандарм, и не успел он пройти и нескольких шагов, как всю толпу сдуло как ветром, а два забияки, выпустив бороды, начали растаскивать лошадей. Жандарм погрозил им пальцем, возчики начали кланяться чуть ли не до земли и, прыгнув в сани, исчезли из вида. Николка чуть слышно хмыкнул.
«Однако, – подумал он, – как мундир действует, не надо и говорить ничего. Прямо как у нас в деревне, когда становой пристав Иван Федорович приезжал, так сразу ни одного человека на улице не видно было».
В это время в дверь вновь зашел адъютант и с поклоном передал своему начальнику копию письма, уже давно ушедшее своему адресату.
– Ну вот, молодой человек, – сказал Александр Христофорович, – сейчас тебя отведут в кабинет, там и займешься этим письмом, шифр здесь несложный, посмотрим, как ты справишься.