— Нягол, — начал он глуховато, — может быть, я ошибаюсь, но скажу вот что: по-моему, тебе надо на какое-то время отложить перо.

Нягол обомлел.

— Тебе нужно отдохнуть, оглядеться, послушать что происходит вокруг. Извини за поучение…

— Так-так… — забарабанил пальцами Нягол. Валяй дальше!

— Я уже сказал. По-моему, ты начинаешь повторяться.

Когда они опорожнили рюмки, Нягол сказал:

— Мы говорим серьезно. Что ты имеешь в виду?

— Ну как что… замечаю в твоих романах один и тот же круг людей, схожие конфликты, причем они все глуше и глуше. Понимаешь, нет остроты современного этапа.

Ужасный стиль, пришел в раздражение Нягол, но слова о все более глухих конфликтах обожгли: Весо попал в точку.

— Ты меня удивляешь. Глухие конфликты, черт их побери… Это есть…

— А раз есть, почему ты продолжаешь так писать? — менторским тоном сказал Весо, чем вконец разозлил Нягола. Он встал, плеснул себе в лицо водой из-под крана и желчно объявил:

— По той же причине, милый мой, все по той же… Ты сказал: глухие конфликты. Ладно, вот тебе острый…

И Нягол описал свой разговор с Диньо, братовым сыном.

— Ну и что? — устало спросил Весо.

— Весо, — понизил голос Нягол, — нужно смотреть на вещи трезво и с перспективой. Человек — животное общественное, Аристотель несокрушимо прав. Наш век с его техникой и скоростями формирует, по-моему, законченного прагматика, человека пользы. Этот прагматизм породили еще промышленные перевороты в Европе, он утверждается как всемирный образец, и мы не можем этого избежать, раз должны обогнать капиталистов в экономической области, тут ничего не поделаешь. И я думаю, что мы далеко не полностью используем эту стихию, помноженную на сегодняшнюю технику, потому что не сумели найти и увязать воедино какие-то тонкие, но чрезвычайно важные нити между отдельным человеком, коллективом и обществом в целом. Надо, наконец, решиться на великий компромисс между общественным и природным в человеке. — Нягол помолчал. — Хотя, если Хочешь знать мое мнение, я далеко не в восторге от этого прагматизма, потому что знаю, чем он грозит человеческому духу.

— Прагматик, говоришь, да, что-то такое есть, но ты зря на него жалуешься: этот самый прагматик читает твои книги от корки до корки.

— Значит, все правильно: средний писатель пишет средние книги, а средний читатель усердно их читает, — Нягол поморщился. — И то у нас среднее и это среднее, талдычим одно и то же. Но ты уходишь от ответа.

— Я?

— Ты не ответил насчет компромисса. Или не обратил внимания на вопрос.

— Ошибаешься, Нягол, я хорошо его запомнил — насчет компромисса между природным и общественным, так?