— Меня оставил меж молотом и наковальней. Впрочем, сама виновата.

— К началу восемнадцатого года ты уже ничего не могла изменить. Я говорил тебе об этом и предлагал уехать.

— Я не имела права…

— А сейчас?

— Сейчас меня стерегут. Проверяют почти каждый день. Могут вломиться среди ночи. Проверяют гостей.

— Тем не менее ты не под стражей. Документы есть?

— Даже паспорт на чужую фамилию. Товарищи по партии сделали. Куда бежать? За границей я никому не нужна. Ваше белое движение не примет бывшего председателя ПЛСР.

— Я тебя вывезу и обеспечу средствами к существованию. Революционеры и социалисты есть везде. Хотя бы французский не забыла?

— Почти. Нет, слишком поздно. Хватит мне подполья и побегов.

Разговоры тянулись до часу ночи, когда за окном раздалось ржанье лошадей, за которым последовали грохот сапог и удары в дверь.

— Я — твой брат Борис Спиридонов из Петрограда, — напомнил Никольский, лихорадочно укрывая болгарский паспорт и проверяя револьвер под правой рукой. Хорошо, что они не в постели: версия про брата-сестру и так не ахти.

Мария набросила на себя какую-то бесформенную хламиду и отправилась открывать.

— Кравцов, ОПЕРОД ОГПУ, — представился вошедший чекист, одетый не по-зимнему легко: в черную кожаную куртку и такую же кепку. — Поднадзорная Спиридонова?

— Да, это я, — ответила женщина.

По тональности оперативника и эсерки Никольский понял, что они прекрасно знают друг друга в лицо и сейчас отрабатывают установившийся за годы ритуал ночной проверки. Но присутствие нового лица внесло дополнение в сценарий.

— Это кто? — спросил обладатель кожанки, указывая на гостя.

— Брат мой Борис Спиридонов, из Петрограда.

Опытная каторжанка и подпольщица понимала, что легенда брата не выверена и лопнет от нескольких точных вопросов.

Опер взял из рук Владимира Павловича паспорт.

— Действительно, Борис Александрович Спиридонов. Товарищ Хомченко, зачитайте ориентировку Особого отдела.