Такие сценки, даже еще короче, он разыгрывал частенько. Обратилась ко мне директор школы: я слышала, вы часто видитесь с Никулиным, не могли бы его уговорить хоть на полчасика заглянуть к нам – ребята так будут рады. Юра охотно согласился. А перед встречей директор спросила меня: как вы думаете, удобно будет преподнести ему какой-нибудь маленький подарочек, например, бутылочку французского коньяка? Да, разумеется, сказал я, только заверните ее, чтобы не было видно, что это такое. После того как Никулин пообщался со школьниками, рассказав им всякие забавные истории, директор поблагодарила его и несколько смущенно вручила завернутый в цветную бумагу сверток. Поблагодарив, Юра поднес его к уху и тщательно потряс, после чего проникновенно сказал: «Понятно – печенье!»
На этом о первом этапе своего знакомства с Никулиным я заканчиваю, но было и продолжение. На протяжении пары лет я получал от него довольно объемные письма, которые, увы, по не зависящим от меня обстоятельствам не сохранились. С тех пор прошло около трех лет. Моя командировка подходила к концу. И вот телефонный разговор с мамой. «Ты знаешь, – сказала она, – тут о тебе справлялись. Позвонил какой-то мужчина и вежливо спросил, вернулся ли Юрий уже в Москву или все еще в Париже? А на мой вопрос, кто его спрашивает, ответил: Никулин Юрий Владимирович. Сначала мы решили, что это розыгрыш, но это и на самом деле оказался он».
А через несколько дней он позвонил мне уже из Парижа, куда вместе с Татьяной и сыном Максимом ненадолго прилетел по частному приглашению какой-то ассоциации или группы любителей цирка и, в частности, клоунады. Юденковых, Бабенковых тогда в Париже уже не было, поэтому договорились об ужине на квартире моего ближайшего на тот период друга Бори Борисова. Ужин был подготовлен достойный, но одна маленькая «промашка» все же случилась. Уж не знаю почему, но мне как-то казалось, что Максиму Никулину лет этак девять-десять, ну, мы и зарезервировали ему место за «детским» столиком – вместе с нашими дочками.
К назначенному сроку прибыла семья Никулиных. И я остолбенел: сыночек Максим был на добрую голову выше своего отца – оказалось, что ему где-то около шестнадцати лет! Ну, быстро сделали перестановку, усадили юношу за «взрослый» стол. На вопрос, что он будет пить, последовал ответ: «А джин у вас есть?» Джин нашелся, Максим особо в застольной беседе не участвовал, но бутылочка с джином убавилась почти наполовину.
На этом эпопею с Никулиным я заканчиваю. Как-то уже после возвращения в Москву оказался вечером в районе цирка на Цветном бульваре. Подошел к служебному входу и спросил, нельзя ли по внутреннему телефону связаться с Юрием Владимировичем. После долгих объяснений меня с ним во время антракта все же соединили. Тот дал команду пропустить. Встретили меня приветливо, но чувствовалось, что и Юра, и Татьяна были после представления крайне утомленные. Чуть-чуть поговорили, и я понял – злоупотреблять долгими разговорами не стоит. Тепло распрощались, договорившись, что встретимся как-нибудь в другой раз. Но больше такой возможности не представилось.
А вот с Игорем Кио мы как-то встретились. Произошло это перед стадионом Динамо, куда мы оба пришли на какой-то матч. Радостно улыбнулись друг другу, обнялись, о чем-то поговорили. В цирк он меня не звал, да и времени и желания у меня особо не было. С Ёлкой и ее попугаями он развелся, и о ее дальнейшей судьбе мне неизвестно, да и не слишком интересно.
Далее хотел поведать в деталях о встречах с Эдитой Пьехой, но передумал. Ничего заслуживающего описания в них особо не было. Приезжала она в Париж в качестве «конферансье» на гастролях Московского мюзик-холла (помимо нее, усиленного Муслимом Магомаевым). Упомяну только об одном. Вела она выступления на французском языке (родилась ведь во Франции). И вот как-то в беседе о ее отношении к французам она сказала: «Да я их ненавижу! Во время войны мы с мамой нищенствовали, ходили побираться по дворам, а они на нас спускали собак и кидались камнями». В каком-то недавнем интервью я читал иное мнение Эдиты Станиславовны о своем французском прошлом – довольно сильно отличавшемся от изложенного мне. Где правда – не мне судить. Лучше я перейду к Алексею Баталову.
Он приехал в Париж на неделю по приглашению общества дружбы, которое устраивало какие-то мероприятия, связанные с Гоголем. В них входил и просмотр кинофильма «Шинель» – одного из немногих, в котором Баталов выступал не в качестве актера, а режиссера. Я в то время уже трудился в группе культуры, связи по киношной линии входили в мою компетенцию. А посему от встречи в аэропорту до проводов мне пришлось очень много общаться с Алексеем Владимировичем.
Известнейший и всенародно любимый актер оказался в общении крайне доброжелательным и простым человеком. Несмотря на разницу в возрасте (он был старше меня на тринадцать лет), уже в первые дни по его инициативе мы стали называть друг друга Юрой и Лешей. Встречались мы с ним ежедневно, в том числе и в рабочее время, а как же – это были мои служебные, хотя и очень приятные обязанности. После осмотра основных парижских достопримечательностей Алексей сказал мне: «Юра, я тут недавно обзавелся новым блейзером (тогда это был крик моды), надо бы прикупить к нему подходящие брюки, чтобы в Доме кино можно было достойно появиться».
Отправились, само собой разумеется, в «Галери Лафайет», прихватив мою карточку со скидкой в двадцать семь процентов. С выбором проблем не было: отобрали четыре-пять пар, которые любезно несла молодая симпатичная продавщица, и пошли в примерочную. Когда Леша зашел туда с первой парой, продавщица, слегка смутившись, спросила меня, из какой мы страны. Поскольку это было не заведение со стриптизом, то я честно ответил – из Советского Союза. Потом она поинтересовалась, кто мой друг по профессии. Известный киноактер, сказал я. «А это не он играл в кинофильме «Кан пас ле сигонь» («Летят журавли»)?» Услышав утвердительный ответ, она выронила из рук предназначавшиеся к дальнейшей примерке брюки. Но все завершилось благополучно: Баталов приобрел необходимую обновку, а продавщица получила автограф с теплыми словами от столь популярного и во Франции актера – «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля у нас получало не слишком много фильмов, а точнее – только этот один.
Но на этом наши закупочные дела в «Лафайете» не завершились. Пересчитав оставшиеся деньги, Баталов сказал, что, пожалуй, у него хватит еще и на «портки» Гитане – так звали его жену. Женские брюки в ту пору только входили в моду, и его желание было понятным. А когда я спросил, какой у нее размер, Алексей честно признался, что понятия не имеет, и предложил побродить по магазину, найти женщину с похожей на Гитанину фигурой и узнать у нее размер. Разговаривать с ней, разумеется, должен был я.
Затея эта мне не слишком приглянулась, но другого варианта я предложить не смог. Отправились присматривать подходящую француженку. «Вон та, пожалуй, вроде бы подходит», – указывает Баталов. Я следовал к ней и, рассыпаясь в извинениях, пытался объяснить сложившуюся ситуацию, побаиваясь, что вместо ответа мне залепят оплеуху. Обошлось, размер узнал, но Баталов, взглянув на «объект», засомневался: «Все же у Гитаны ж…. побольше будет». Взяли на размер больше. А подошли ли жене Баталова парижские брючки, узнать мне так и не довелось.
И вот настал день отлета Алексея Владимировича. Рейсы «Аэрофота» в то время перенесли из маленького Бурже в Орли, а там недавно построили новый комплекс «Orly Sud». Это был не только сам аэровокзал, но и примыкающие к нему кинотеатры, магазины, аттракционы и прочие заведения для досуга ожидающих своего рейса пассажиров. Баталов должен был вылетать где-то около пяти вечера. И вдруг накануне он меня спросил, не можем ли мы поехать на три-четыре часа раньше – хотелось ему посмотреть, что собой представляет это самое «Южное Орли», о котором столько говорят. Я, конечно, согласился.
Часам к одиннадцати утра подъехал к отелю, где разместили Баталова, – маленькому, симпатичному, расположенному на узкой, с односторонним движением улочке неподалеку от Лувра. Быстренько загрузили его немногочисленные пожитки (включая две пары приобретенных брюк), сели в машину и тронулись в путь. Но, проехав метров эдак десять-двадцать, встали в пробке, что для Парижа дело весьма привычное, но подобной мне до тех пор видеть не доводилось. Короче – простояли на месте мы около трех часов, сначала шутили, о чем-то болтали, а потом загрустили, понимая, что об экскурсии по «Орли-Сюд» речь уже не идет – успеть бы к отлету.
В результате энергичных действий французских «гаишников» – даже вертолет прилетел – тесное переплетение автомашин на площади перед двумя проезжими арками через Лувр, а на нее выходило еще пять или шесть улиц и переулочков, включая наш, все-таки удалось «рассосать». Дальше пришлось гнать в силу возможностей моей машинки. В аэропорт мы прибыли через несколько минут после окончания срока выхода на посадку. Но представители «Аэрофлота» и экипаж самолета знали, что этим рейсом должен лететь Баталов, и просили еще чуть-чуть повременить. Тут-то мы и явились.
Перед отъездом Алексей Баталов оставил мне номера своих московских телефонов – и домашнего, и служебного (наверное, не надо напоминать, что появление мобильных на тот момент казалось фантастикой). «Будешь в Москве, позвони мне. Только… – несколько смущенно добавил он, – поймать меня не всегда просто. Это я здесь, в Париже, провел практически недельный отпуск, а как вернусь – съемки, киношные дела. я ведь еще и секретарь Союза кинематографистов…» Я все понял и полученными телефонными номерами не воспользовался.
Коли начал сюжет о киноактерах, то продолжу его немного. Однажды в посольство поступило письмо из небольшого городка Пуатье. Сам по себе он действительно невелик, но со славным историческим прошлым и с одним из самых древних во Франции университетом. На его базе нам предполагалось организовать фестиваль советских фильмов. Советник по культуре от предложения отмахнулся – хлопот много, а аудитория будет небольшая. Я с этим мнением не согласился и через голову непосредственного начальника отправился к послу. Тот встал на мою сторону и послал соответствующее предложение в Москву. Там его рассмотрели и приняли.
Спустя пару месяцев, ушедших на решение всех практических организационных вопросов, я отправился в аэропорт встречать весьма представительную делегацию наших кинематографистов. Возглавлял ее Николай Трофимович Сизов – Генеральный директор «Мосфильма». Человек весьма уважаемый, хотя и трудился на новой для себя ниве, – до этого назначения он был начальником Московского уголовного розыска. Вместе с ним прилетели: актриса Елена Драпеко, актер Всеволод Сафонов, актер и режиссер Николай Губенко и актриса Жанна Болотова (его жена).
Встретил делегацию, познакомились. Затем ее члены разместились по машинам: в посольскую с водителем сели Сизов, Драпеко и Сафонов, а в мой «Москвич» Жанна с Колей. По пути, естественно, разговорились, и я сказал: «Знаете, Жанна, а ведь меня уже дважды знакомили с вами, хотя сильно сомневаюсь, что вы об этом помните».
Первый раз это произошло в мидовском пансионате в Чкаловске. Было это во время зимних каникул (я тогда учился в десятом классе), и мы поехали туда с дружком Славой Божановым на денек покататься с горок на лыжах. Пообедать заскочили в столовую пансионата, где отдыхала Славина сестра Эльвира. Вот она-то меня и представила: знакомься, Юра, – это Жанна Болотова. Я был ошарашен. За год до этого вышел фильм «Дом, в котором я живу», после которого Жанна стала всенародной любимицей. Ну, поговорил чуть-чуть с молодой знаменитостью, и на этом первая наша встреча окончилась.