— Значит, они сами все организовали и все придумали и даже били вас, как собак. Все они сами...
— Выходит, что так, господин. И там еще кричали, что это нападение тоже провокация с вашей стороны. Не знаю, откуда они узнали, но кричали так, именно так, поверьте мне, о сокровище бедных и отец мудрости...
— Пошел вон, скотина, — сказал американец, — и не попадайся мне на глаза, пока я сам тебя не позову!
Мастер
Пакистанский поэт Икбал[8], которого пакистанцы называют великим, умер в преклонном возрасте. Я не знаю стихов Икбала, кроме тех, что переводились мне лахорскими друзьями. Но даже по этим отдельным стихотворениям можно судить, что это был великолепный поэт.
Кроме того, как только мы вышли из машины и ступили на пакистанскую землю в теснине Хайбера, первый же пограничный чиновник приветствовал нас стихами Икбала.
Народ Пакистана воздвигает над прахом поэта большой красивый мавзолей, который еще не закончен. Однажды вечером мы направились в ту часть города, где на холме, с которого видно все разноцветное скопление построек Лахора разных столетий, возвышается мавзолей Икбала.
Это каменный прямоугольник, обложенный плитами с замечательной резьбой. Надо иметь настоящий талант большого мастера, чтобы так оживить камень, сделать воздушным каменный рисунок, вдохнуть жизнь в эти сложно переплетающиеся линии узора. При этом надо иметь сильную руку и безошибочный глаз.
— И сердце, тронутое поэтическим огнем, — сказал кто-то из присутствующих.
Пакистанцы любят образный язык, но эта фраза здесь не прозвучала преувеличенно.
Мавзолей не был еще закончен отделкой. Вокруг лежали глыбы камня, плиты с начатыми и незаконченными рисунками и барельефами.
Вечер был теплый, и теплота его заливала стены мавзолея, как легкая волна, набегающая на вечерний берег. Прямо перед мавзолеем подымал свои розоватые стены древний форт, в который вела высокая лестница с широкими ступенями.
За мавзолеем высились минареты старинной мечети. Еще дальше чуть видные шпили говорили о храме джайнов[9], где сейчас было только запустение, потому что он был разгромлен фанатиками-мусульманами и его верующие бежали в Сринагар.
Голуби, слетая с карнизов мечети, проносились над головой. Чтобы лучше видеть окрестности мавзолея, мы поднялись по лестнице и снова не могли не любоваться каменной резьбой окружавших нас плит.
— Но все-таки кто же этот прекрасный мастер, который так понимает душу камня?
— О, это один из лучших мастеров... Он работает день и ночь, чтобы скорей закончить мавзолей.
— Можно его видеть? Можно с ним поговорить?
— Конечно!
— Когда мы к нему пойдем?
— Это можно сделать сейчас. Он здесь, рядом с вами.