Это был очень неприятный день для господина консула, потому что, выполняя его приказание, агенты Махбуба прибегали каждые двадцать минут, как только кончалось очередное выступление, и приносили одни и те же донесения: пакистанские писатели громят американских и английских поджигателей войны, громят колонизаторскую политику империалистов при общем одобрении всего зала.
Консул, щеки которого от ярости покрылись рыжими пятнами, ударил кулаком по столу, потом поднял кулак вверх так, что агент закрыл лицо рукой, ожидая, что американец его ударит, но удара не последовало. Он хрипло закричал:
— Пришли мне Махбуба!
Махбуб, предупрежденный о гневе американца, стал на почтительном расстоянии и склонил голову, ожидая приказания. Консул заорал на всю комнату:
— Продолжают ругать, да?
— Да, — отвечал тихо Махбуб, — и Трумэна, и Эттли, и вас...
— Я не спрашиваю, кого именно ругают! Можешь не говорить лишнего! Этот базар надо разогнать, и немедленно! Вот тебе деньги! — Он швырнул Махбубу пачку рупий. — Найми здоровых молодчиков, и пусть они сейчас же ворвутся в зал и палками разгонят всю конференцию. Жаль, что здесь не Америка и они не могут стрелять. Но ничего, палки тоже хорошее оружие, если ими пользоваться умело. Я не буду тебя учить. Пусть бьют всех, и женщин первых. Это их излечит от глупостей.
Когда Махбуб ушел, консул еще минуту разговаривал сам с собой:
— Это будет большой скандал и большой урок. После него они поймут, кто настоящий хозяин в их стране. До чего англичане их распустили! Я не склонен поощрять распущенность!
Он закурил сигару и взялся за текущую почту. Но мысли его все возвращались к виденному на конференции. «Это не так серьезно, — думал он, — эти коричневые джентльмены и их чернощекие дамы вообразили себя писателями. Вот им и напишут небольшой рассказ на их спине!» Он даже засмеялся собственному остроумию.
Время шло. Махбуб не возвращался. Наконец, когда терпение американца истощилось, вошел Махбуб, но в этом мрачном бродяге с трудом можно было узнать франтоватого, подтянутого Махбуба. Тюрбан его висел клочьями, белая одежда была в грязи и в пыли, точно он валялся на базаре, играя с собаками. На лице было множество кровоподтеков, нос распух, посинел и походил на баклажан.
— Махбуб, ты сошел с ума: являться ко мне в таком виде?! Что случилось?
— Господин, Махбуб не виноват. Все шло хорошо. Сначала молодчики взяли палки и, не задерживаясь, направились в зал. Я следил поблизости. Но оказалось, что конференцию охраняли рабочие. У них было так много палок, что они моих молодчиков молотили, как молотят зерно. Я бросился помогать, но вот что сделали со мной. Я катался по земле, сцепившись с каким-то мужиком, и он не щадил меня. Я съел столько пыли, посмотри на меня, прибежище правды, сын справедливости...
— Чем все кончилось? Вы обратили их в бегство?
— Увы, господин! Мы хотели спастись бегством, но было поздно. Нас били беспощадно. И тогда я увидел полицию и знакомого мне офицера. Я сделал ему знак, и он спас наши избитые тела, и душа осталась при нас. Он велел арестовать нас за то, что мы устроили незаконную демонстрацию, и его полицейские довели нас до участка. Правда, они были не очень вежливы, и офицер потом извинился и сказал: «Это надо было для того, чтобы люди поверили, что вас посадят в тюрьму». Но все устроилось. Мы все на свободе. И я сразу прибежал рассказать вам, как все было! Посмотрите на мои ссадины, господин.
Консул схватил его за плечи, и Махбуб застонал от боли. Консул смотрел ему в глаза жестоким, холодным взглядом. Потом он отпустил плечи Махбуба и сказал:
— Я знаю, в чем дело. Все подстроено русскими, которые как гости присутствуют на конференции. Это рука Москвы!
— Господин, — ответил Махбуб, — если вы говорите про мои ссадины, то это не рука Москвы, а рука рабочего с парашютной фабрики, я его узнал. Он старый смутьян. А русских гостей нет. Они еще не приехали...
— Как? Русских нет на конференции?
— Нет, господин, на конференции нет иностранцев, только свои...