– Все нормально, – киваю я Джонни. – Ты не глупый. Просто у тебя был неоптимальный момент. Уверена, теперь все будет оптимально.
– Я всегда оптимален, – отвечает Джонни. – Просто не настолько, насколько хочет Миррен.
Гат улыбается, когда я говорю «неоптимальный», и хлопает меня по плечу.
Мы начали все сначала.
36
Играем в теннис. Мы с Джонни выигрываем, но не из-за моей отменной игры. Просто брат хороший спортсмен, а Миррен больше сосредоточена на том, чтобы ударить по мячу и после этого заплясать от радости, не заботясь, возвращается ли он к ней. Гат смеется вместе с ней, из-за чего промахивается.
– Как тебе Европа? – спрашивает Гат, пока мы возвращаемся в Каддлдаун.
– Папа ел чернила кальмара.
– Что еще? – Мы входим во двор и кидаем ракетки на крыльцо. Затем вытягиваемся на газоне.
– Честно говоря, рассказывать особо нечего, – говорю я. – Знаешь, что я делала, пока папа ходил в Колизей?
– Что?
– Лежала на полу в туалете отеля, прижав лицо к плитке. Разглядывала основание голубого итальянского унитаза.
– Унитаз был голубой? – с любопытством спрашивает Джонни, садясь.
– Только ты мог больше заинтересоваться голубым унитазом, чем видами Рима! – стонет Гат.
– Каденс, – говорит Миррен.
– Что?
– Нет, ничего.
– Что?
– Ты просишь, чтобы мы не жалели тебя, но затем рассказываешь историю об основании унитаза! – выпаливает она. – Это правда вызывает жалость. Что мы должны сказать?
– И еще мы завидуем твоему путешествию в Рим, – продолжает Гат. – Мы-то там никогда не были.