– Господи.
– Ты говорила, что не подсела на наркотики, но у тебя таблетки в комоде, – начал заводиться Тафт.
– Скажи, чтобы они держались подальше от моей комнаты.
– Если ты наркоманка, – говорит Тафт, – ты должна кое-что знать.
– Что?
– Наркотики тебе не друзья. – Мальчик выглядит серьезным. – Наркотики тебе не друзья, ими должны быть люди.
– О господи. Ты можешь просто рассказать, что вы делали прошлым летом, малявка?
Отвечает Уилл:
– Мы с Тафтом играли в «Энгри бердс». Мы больше не хотим с тобой разговаривать.
– Ну и ладно, – говорю я. – Вы свободны.
Я выхожу на крыльцо и наблюдаю, как мальчишки бегут к Рэд Гейту.
35
Когда я спускаюсь вниз после ланча, все окна Каддлдауна открыты. Гат вставляет диск в древний CD-проигрыватель. Мои старые рисунки прикреплены магнитами к холодильнику: сверху папа, внизу бабушка с ретриверами. Одна картинка прибита к кухонному ящичку. Лестница и большая коробка с подарочной упаковкой стоят в центре гостиной.
Миррен двигает кресло по полу.
– Мне никогда не нравилось, как мама оформила комнаты в этом доме, – поясняет она.
Я помогаю Гату и Джонни передвигать мебель, пока Миррен не говорит, что ее все устраивает. Мы снимаем акварельные пейзажи Бесс и скатываем ее ковры. Роемся в комнатах малышни, надеясь найти что-нибудь веселое. В конце концов гостиная украшена копилками и лоскутными одеялами, кипами детских книжек и лампой в форме совы. Множество блестящих ленточек из подарочной упаковки свисают с потолка.
– А Бесс не разозлится из-за твоего дизайна? – спрашиваю я.
– Будь уверена, она и носа не сунет в Каддлдаун до конца лета. Мама столько лет пыталась выбраться отсюда.
– Что ты имеешь в виду?
– О, – легко говорит Миррен, – ну, знаешь. Нелюбимая дочь, все такое, какая ужасная здесь кухня, почему дедушка не сделает здесь ремонт? И так далее в том же духе.