— Борис Сергеевич, Иосиф Давыдович, а мне оно надо?
Они на меня смотрят, как на больного. Ну только представьте Кобзон и Брунов специально приехали, чтобы устроить меня в Москонцерт, а я отказался!
Немая сцена. Они молча встали, извинились перед директором за беспокойство. И вышли.
А на следующий день вышел приказ о расформировании Москонцерта. Такое не придумаешь нарочно. Какое-то шестое чувство мне подсказало, что не надо этого делать, несмотря на то, что я рисковал навлечь на себя гнев Кобзона и Брунова! Но я поступил так, как велело мне сердце, и оно меня не подвело.
Я окончательно стал самостоятельным. Я вообще всю жизнь один. Надо мной практически никогда не было никакого начальства. Я сам создавал театр, балетную труппу, оплачивал труд артистов. Я создал свой мир. Моя трудовая книжка лежит официально в театре Александра Пескова.
С того недоразумения с Москонцертом Кобзон и его жена Нелечка вошли в мою жизнь. Он очень нежно ко мне относился, всегда обнимал и целовал при встрече. Не без гордости могу сказать, что такое он позволял далеко не со всеми. Но со мной всегда.
Мы с Кобзоном довольно часто выступали вместе на одной сцене в сборных концертах, он приглашал меня на мероприятия — в Кремлевский Дворец съездов, «Россию», Колонный зал Дома союзов, на стадионы, в выездные программы с участием многих известных артистов.
Однажды мы прилетели в Нагорный Карабах — нас пригласили на грандиозный концерт в честь Дня независимости. Мы летели военными вертолетами. Когда приземлились, выяснилось, что Кобзона нет. Мы ничего понять не можем. Спрашиваем — все молчат, военные люди немногословны, действуют по приказу. Потом оказалось, что Кобзон не захотел лететь, боялся, что вертолет могут сбить. И его привезли на военной машине…
Мы отлично отработали концерт, потом были какие-то умопомрачительные столы, все это восточное гостеприимство и так далее.
Незадолго до этого я ездил в Баку, на гастроли. Там тоже был большой праздник, где я выступал, потом — банкет. На нем присутствовали и президент Азербайджана Гейдар Алиев, и мой любимый мэр Москвы Юрий Лужков. После банкета, смотрю, Алиев и Лужков идут ко мне. Забавно они смотрелись вместе: Алиев — как гора, и Лужков — такой маленький рядом. Поздоровались, Алиев говорит:
— А Вайкуле — самая лучшая.
Развернулись и пошли дальше. Лужков повернулся, тихонечко поднял вверх большой палец и подмигнул мне.
А потом был Карабах. И после того, как мы вернулись с того концерта, на всех артистов, которые участвовали в поездке, начались гонения со стороны Азербайджана. Нас занесли в черные списки, нам запретили въезд в эту страну, журналисты обрывали наши телефоны, требуя комментариев.
Вот тебе и дружба народов. Политика берет верх…
Кобзон не раз спасал мне жизнь в прямом смысле. Как и все успешные артисты в 90-е, я был мишенью и легкой добычей для разнообразных бандитов, которые требовали дань, предлагали крышу, угрожали.
Были очень непростые моменты. Как-то я приехал с гастролей, а у подъезда меня уже ждала машина с бандитами, которые тут же вломились в мою машину, которая привезла меня из аэропорта. У меня с собой было 10 тысяч долларов наличными, я заработал за шесть концертов. Залезли в карман, все забрали — все, свободен, иди домой. Было жутко.
Бывало, пытались заставить подписывать чистые листы бумаги, на которых потом могло появиться все, что угодно. Как-то ко мне прямо домой пришли пятеро бандитов с пистолетами (об этом — позже). Много чего было…
В какой-то момент я не выдержал, пошел к Кобзону. Говорю, Иосиф Давыдович, они меня уже достали. Что мне делать? Он был очень влиятельный человек в разных слоях общества, его все уважали. И после этого смотрю — эти люди куда-то исчезли. Видимо, он кому-то что-то сказал. И меня перестали трогать.
Ко мне очень часто подходили и спрашивали, почему я не делаю Кобзона? Я отвечал, что не могу. Лучше, чем Винокур, я это не сделаю. И зачем мне позориться?
Как-то, в 1997 году, мы поехали в Ялту, на фестиваль «Крымские зори», где должен был быть юбилейный концерт Кобзона. Мы ехали огромной тусовкой, с нами был Юрий Григорьев — замечательный пародист, блестящий конферансье. Еще перед поездкой он мне сказал: