Ближайшим сподвижником Гоцинского оказался аварский имам-пантюркист Узун-Хаджи Салтинский[7], который деятельно лоббировал его кандидатуру на пост главы мусульман Северного Кавказа. Дружба между двумя духовными лидерами закончилась после сближения Гоцинского с Деникиным, которое русофоб Салтинский расценил как измену исламу и откровенно заявил: «Я хотел сделать из него имама, но он оказался Иваном»¹⁶.

С 1919 г. Узун-Хаджи Салтинский развернул масштабные военные действия против белогвардейцев-деникинцев, немалую помощь в которых ему оказывала Турция, откомандировавшая целый отряд военных инструкторов¹⁷. С другой стро- ны, Салтинскому помогали большевики, в лице С.М.Кирова дававшие высокую оценку его революционной деятельности¹⁸. Объявленный Деникину газават продвигался весьма успешно, и для борьбы с отрядами Узуна-Хаджи Добровольческая армия была вынуждена выделять до трети своих сил.

После ликвидации Горской независимой республики в мае 1919 г. Узун-Хаджи Салтинский переехал в Ведено, где стал планировать создание теократического государства по типу имамата Шамиля. В сентябре 1919 г. он объявил о создании Северокавказского эмирата (эмирства) и провозгласил себя его главой — эмиром, получив соответствующий фирман османского султана как халифа всех суннитов¹⁴. Правительство нового государства, в котором существовала даже должность министра двора, было многонациональным — в него входили аварцы, чеченцы, ингуши и кабардинцы. Салтинский надеялся получить турецкий протекторат и практически в этом преуспел — Турция признала новое государство и готовилась принять его в свой состав, однако у большевиков были другие планы насчет будущего этого эмирата²⁰.

В конце марта 1920 г. большевики потребовали от эмира признать советскую власть и сложить свои обязанности в обмен на должность муфтия Северного Кавказа. Принято считать, что Узун-Хаджи Салтинский под давлением согласился на эту сделку и вскоре после этого скончался. Сразу после его смерти, 31 марта — 1 апреля 1920 г. Севрокавказский эмират был упразднен²¹.

«Узун-Хаджи является самым самоотверженным и самым сильным из вождей и шейхов Кавказа. Он — союзник большевиков, находится в состоянии войны с казаками, имеет военную организацию и штаб, чеканит свою монету <...> Царское правительство ссылало в Сибирь этого человека чести. Долгие годы провел в ссылке этот прославленный среди горцев патриот», — писал о Салтинском турецкий разведчик Мустафа Бутбай²².

В истории Салтинский остался еще и благодаря оригинальности и большому разнообразию выпускавшихся его эмиратом «кредитных билетов», ставшими бонистической редкостью. Их символика оказалась востребована первым президентом Чечни Джохаром Дудаевым, разработавшим на их основе флаг и герб Ичкерийской Республики²⁴.

В Кабарде и Балкарии установление Советской власти было обеспечено Первой Ударной шариатской советской колонной под командованием видного джадида Назира Катханова, до этого преподававшего арабский язык в одном из кабардинских медресе. За свои заслуги перед большевиками Катханов был расстрелян в 1928 г., затем реабилитирован посмертно, а 27 декабря 1990 г. Президент СССР М.Горбачев подписал Указ о посмертном награждении его орденом Красного Знамени «за большой вклад в установление Советской власти на Северном Кавказе»²⁴.

Изначально пробольшевистски настроенное северокавказское духовенство было представлено также влиятельными улемами Али Акушинским из Дагестана и главой вирда Бамат- Гирея-Хаджи Али Митаевым из Чечни. Они без энтузиазма восприняли новость об учреждении Временного правительства, однако горячо поддержали большевиков. Именно благодаря Митаеву, успешно воевавшему против белогвардейцев, в Чечне была установлена Советская власть, а Али Акушинский, избранный на прошедшем в январе 1918 г. III Вседагестанском съезде шейх-уль-исламом Дагестана, активно поддерживал большевистскую группу Махача Дахадаева²⁵.

«В нем весьма счастливо сочетались качества восточного дипломата с признаками высокообразованного и умного от природы человека <...> Как тонкий дипломат и умный политик Али-Хаджи Акушинский проявлял некоторые нюансы в своей политической платформе, в зависимости от общего положения в стране», — уважительно характеризовал Али Акушинского партийный деятель Нажмудин Самурский²⁶. Действительно, Акушинский показал себя незаурядным дипломатом, сослужившим большую службу советской части и настроивший в ее пользу немалую часть дагестанцев.

Другими сторонниками большевиков в Дагестане стали авторитетный устаз Сайфулла (Сайпула)-кади Башларов, который в 1918 г. даже возглавил Отдел духовно-шариатских дел Дагестанского Военно-революционного комитета, и его сподвижники — Хасан Кахибский и Хабибулла Кахибский. Они открыто симпатизировали дагестанским революционерам и помогали им устанавливать свои порядки, призывая единоверцев к подчинению новой власти. За это они получили прозвище «красных шариатистов»²⁷.

Известно, что в августе 1917 г. Сайфулла Башларов вел переговоры с Нажмудином Гоцинским и даже предлагал ему свою должность главы Отдела духовно-шариатских дел, если он перейдет на сторону большевиков. «Сил у большевиков, которым ты противостоишь, становится все больше и больше по всей России. Не то что в Дагестане, но и по всей России нет силы, которая может остановить их. Тем более ты со своими кинжалами их не остановишь. Пойми, пока мы, духовенство, существуем, большевики вынуждены будут считаться с нами. Приняв их сторону, мы тем самым сможем оставаться мусульманами и наставлять людей на путь истины, но если ты пойдешь против них, то они уничтожат весь цвет дагестанского народа. Останутся только женщины и дети, которым они будут диктовать свои условия. Твой путь ведет к погибели. Сам ты, в конце концов, либо эмигрируешь в Турцию, либо будешь уничтожен большевиками», — провидчески заявил он новоизбранному имаму Дагестана и Чечни²⁸.

В работе с народами Северного Кавказа большевики проводили более гибкую политику, чем белогвардейцы и охотно шли на компромиссы с тем, чтобы заручиться поддержкой их духовных лидеров, которые, в свою очередь, также пытались маневрировать в непростой политической ситуации и не вступать в открытые конфликты с вероятными победителями в Гражданской войне²⁴. Бескомпромиссная борьба с православной религией ничуть не мешала И.В.Сталину подчеркивать мирный настрой советской власти по отношению к шариату. «Если будет доказано, что будет нужен шариат, пусть будет шариат. Советская власть не думает объявить войну шариату», — заявил он в ноябре 1920 года на съезде народов Терской области, посвященному среди прочего и восстанию внука имама Шамиля Саид-Бека (Саид-бея), начавшегося летом того же года⁵⁰.

Обещаниям большевиков уважать шариат поверили далеко не все, хотя в ряде районов шариатские суды действительно начали свою работу. Одновременно с Саид-Беком, чье восстание было поднято при поддержке Турции и Великобритании, и после смерти Узуна-Хаджи Салтинского не оставлявших попыток создать на Кавказе исламское государство под своим контролем, войну против большевиков начал Нажмудин Гоцинский, три года сражавшийся с карательными отрядами красных в горах Дагестана⁴¹. Выражение: «если большевика зарезать, умыться его кровью, то кровь большевика заменит зидез» (омовение перед намазом) — стало их лозунгом³². Убедившись в истинных целях большевиков, северокавказские имамы с ностальгией стали вспоминать царские времена. Об этом свидетельствует, например, одно из обращений духовенства к мусульманам Северного Кавказа в 1920 году: «Дети наши наравне с русскими учились в русских школах. Двери российских высших учебных заведений, как и военные, так и гражданские были открыты <...> Россия для нас не мачеха, а любящая мать»³³.

Самой серьезной проблемой для большевиков здесь оказалась деятельность Нажмудина Гоцинского, который вел войну и на широком идеологическом фронте, направляя В.И.Ленину ноты с требованиями отойти к Ростову-на-Дону и передать его имамату весь Кавказ и Астрахань, предварительно возместив все убытки. В одной из нот Гоцинского содержалось даже требование «освободить христианскую религию, оставив ее в руках высшего духовенства: попов, архиереев и др». Имам призывал большевиков «вернуться в отношении религии к положению, существовавшему до захвата вами власти, не вмешиваться в дела религии, а также возвратить все имущество, которое вы взяли у церкви, а также монастырские земли, церковные ценности, которые вы сложили в ваши сундуки»³⁴. В итоге для борьбы с Гоцинским наряду с сугубо военными методами решения было признано целесообразным воспользоваться рецептами царских властей времен Кавказской войны и привлечь для контрпропаганды лояльное мусульманское духовенство.

20 ноября 1923 г. в селении Кахиб Гунибского округа под председательством шейха Хабибуллы Кахибского и при содействии советских органов власти открылся съезд мусульманского духовенства Дагестана, в котором приняли участие 76 представителей духовенства. Его главной темой стали вопросы от ношения мусульман к новой власти, в частности — оценка действий выступающего против нее Нажмудина Гоцинского³⁵.

По первому вопросу было решено, что «все мусульмане должны от души подчиниться существующей сейчас советской власти и всеми силами помочь ей во всем и рука об руку с нею бороться против врагов советской власти, т.е. против врагов мусульман не только Дагестана, но и всего мира». Делегаты съезда подчеркивали, что, согласно Корану, подчинение существующей власти есть обязанность всех мусульман, а подчинению конкретно советской власти «учат все заветы нашего пророка Мухаммада, который всю свою жизнь со своими асхабами боролся против ханов, богачей и насильников».

В Резолюции касательно Нажмудина Гоцинского говорилось, что «за тяжелый период с начала 1918 г. и конца 1920 г. мы все убедились, что самозванный имам Нажмудин Гоцинский — есть злой дух, который кроме несчастий, осиротения, овдовения и всяких других бедствий ничего населению не дал. Мы все видим, что сам Аллах проклял Нажмудина Гоцинского, осыпая каждый шаг его неудачей и проклятиями безвинных жертв его работы. Мы считаем необходимым объявить всему народу, что Гоцинский заслуживает самых суровых кар. Мы заявляем населению аят Корана, который говорит, что тот, кто проливает безвинную кровь, заслуживает сурового наказания распятием и забрасыванием камнями. Мы считаем необходимым широко распространить среди населения это Божье проклятье Гоцинскому и объявляем Гоцинского врагом мусульман не только Дагестана, но и всего мира. Мы громко заявляем, что Гоцинский изменил дагестанскому народу и всем мусульманам мира. Да будет Гоцинский уничтожен Всевышним Аллахом нашим и Его пророком Мухаммадом!»³⁶.

Вскоре после этого восстание Гоцинского было подавлено, а сам он расстрелян в 1925 г. вместе с большинством своих родственников. Такая же судьба постигла и многих союзников новой власти — в отличие от царских чиновников большевики не испытывали благодарности к своим союзникам среди духовных лиц и при первой возможности избавлялись от них. Репрессии коснулись даже семьи Али Акушинского, который искренне недоумевал, почему его заслуги по установлению советской власти в Дагестане оказались так быстро забыты. Сам он, впрочем, уцелел только благодаря своему преклонному возрасту. Ненасильственной смертью скончался и Сайфулла-кади

Башларов, не успевший застать разгул атеистической пропаганды на своей родине. А вот Али Митаев, Хасан Кахибский и многие их сподвижники были арестованы и расстреляны.

Столь же динамично, как и на окраинах, события развивались и в мусульманских сообществах внутренней России. В апреле 1917 г. в Уфе прошел губернский съезд мусульман, главной целью которого стала подготовка к I Всероссийскому съезду мусульман. Это представительное собрание, открытие которого состоялось 1 мая 1917 г. в Москве, собрало около 900 делегатов. Настроение у участников съезда было приподнятым и в выражениях в адрес свергнутого самодержавия они не стеснялись. Из речи открывшего съезд председателя Временного центрального бюро российских мусульман Ахмеда Цаликова следовало, что до революции Россия была для мусульман мачехой, чиновники которой «каждодневно оскорбляли униженных и угнетенных мусульман, почитавшихся гражданами третьего сорта»¹⁵⁷. Другие выступающие подвергли жесткой критике институт муфтиятов, характеризовавшихся как «органы сыска и надзора за благонадежностью чувств и идей»⁴⁸.