К слову сказать, познания Джалиля в немецкой классической музыке не ограничивались музыкальным миром Бетховена. В его личной библиотеке хранятся книги о Рихарде Вагнере, Арнольде Шёнберге. Кроме того, Джалиль был прилежным слушателем Генделя, Баха, Брамса.
Джалиль читал Гегеля, внимательно изучал Маркса. Немецкая философия, подарившая миру «Манифест...» и «Капитал», вызывала у поэта глубокое уважение.
Джалиль связывает борьбу, которую вёл он, один из солдат Советской Армии, против фашизма, с борьбой немецкого народа.
Эрнст Тельман, Роза Люксембург, Карл Либкнехт оживают в строках поэта. Он считает, что продолжает дело их жизни. И называет себя «любимый сын» Клары Цеткин.
Надежда Джалиля на будущее Германии, на её обновление связана с коммунистами. Коммунисты-немцы должны открыть двери тюрьмы:
«Какая трагедия и позор, что люди, убившие поэта, человека, который, как истинный друг, любил немцев — Гёте и Гейне, Баха и Бетховена, Маркса и Тельмана, были немцы. Этим они нанесли ущерб своей нации» 1, — таков был послевоенный комментарий к этому стихотворению Эриха Мюллера в сопроводительном слове к избранному М. Джалиля. И прибавлял: «Осенью 1944 года человечество потеряло несгибаемого борца и почитаемого поэта» 2. В рецензии на этот сборник Г. Диттман пишет: «Издание этого небольшого сборника... было насущным долгом благодарности и чести. Новые издания последуют, должны последовать. Мы обязаны этому поэту, патриоту и гуманисту, мы, государство рабочих и крестьян, представители прогресса... Этот великий человек и художник... был замучен в Германии» 3.
Моабитские тетради высоко оцениваются Г. Диттманом. «Эти стихи показывают не только поразительные поэтические возможности Мусы Джалиля, но и его редчайший характер, его колоритнейшую индивидуальность». Г. Диттман анализирует стихи поэта, их композиционные особенности, показывает совершенство отделки каждой строки, говоря, что Джалиль — «редкой силы лирический поэт».
Немецкие литераторы много сделали для того, чтобы во всех подробностях и деталях выяснить путь поэта в гитлеровских тюрьмах и концлагерях. Велики заслуги Леона Небенцаля, который в 1959 году, через пятнадцать лет после гибели поэта и через шесть лет после начала поисков, точно установил дату и место казни М. Джалиля. Л. Небенцалю помогали десятки его корреспондентов, государственные учреждения.
Отношение к фашизму, к гитлеровской Германии в том числе, не было только вопросом политики или идеологии. Оно было и выражением философии, культуры, этики. Оно воплощало принятие или отвержение великого смысла жизни рода человеческого на земле, предназначения человека.
Вечные вопросы бытия и вопросы политики всегда были связаны, а сейчас, в наши уже дни, они переплетаются, соединяются, сливаются. Выбор философский, этический, мировоззренческий означает и выбор социальный, политический.
4. ПРОСТЫЕ ПРИМЕТЫ СЧАСТЬЯ
Когда Андре Тиммерманс в дни VI фестиваля молодёжи мира был в Москве, в беседе с ним я спросил: о ком они говорили с Джалилем в Моабите? Тиммерманс ответил, что Джалиль постоянно вспоминал жену и дочь. Муж и отец, он тосковал по семье, по дому.
Первые стихи в моабитских тетрадях — «Песня девушки» и «Платок», — датированы июнем — июлем 1942 года и адресованы любимой. Подаренный ею платок отяжелел от крови.
Стихи эти представляют как бы свободные вариации на темы, сюжеты и поэтику народных песен. Автор создаёт парафразу своих личных переживаний; они, в их индивидуальности, очевидно, не соотносимы с громадностью общей беды, всеобщей разлуки, всенародного страдания. Личное вырвется позже, но, как и все думы и переживания Джалиля, и в любовной лирике разместятся пласты — индивидуальный, народно-поэтический, советский, интернационалистский.
Историки литературы периода Отечественной войны отмечали, что особое значение в ней приобрела интимная лирика. О любви писали лучшие свои стихи русские, татарские и башкирские поэты. Признание получили ещё в военные годы лирические стихи К. Симонова, А. Суркова, М. Исаковского. Любовь в поэзии военных лет связывалась с воспоминаниями о мирных днях, с надеждой на возвращение к родным очагам, была пристанищем для души в тяжёлые минуты.
Стихи Джалиля о любви, написанные в плену, в тюрьмах, — тревожные, порывистые. На них лежит печать огромного горя, подчас поэт словно погружается в беспросветный мрак. Однако это не делает любовную лирику Джалиля лирикой отчаяния. Существуют мировые любовные циклы — дантовский, шекспировский, восточных поэтов. Современная любовная лирика иная, её цель, видимо, не в воссоздании какого-либо одного плана: трагического, жизнерадостного, а в выявлении каждого оттенка, всего живого течения мыслей и переживаний. Такова и лирика М. Джалиля.
Раздумывая о прожитых днях, Джалиль удивляется тому, насколько легко забылись все беды и обиды прежних лет:
Они несоизмеримо малы по сравнению с сегодняшним горем. Настоящее, как бы ни было оно мрачно, не заслоняет минувшего. Тяжесть испытаний заставляет ещё острее увидеть те радости, которые, быть может, раньше были незаметны:
И на страницы моабитских блокнотов ложатся строки, пронизанные светом, солнцем. Они кажутся пришедшими из далёкой мирной жизни.
Поэт улыбается весело и счастливо. Он шутит, смеётся: