23

По пути из города мы не видим ни одной живой души. Ни одного лица в окне, ни машин, ничего. Город сейчас кажется подделкой, декорацией для киносъемок.

Весь день кажется каким-то неправильным. Удушливо-влажный, но прохладный. Запах разложения становится сильнее по мере того, как мы едем все дальше с открытыми окнами, и «Хонда» с ее почти не существующей подвеской подскакивает на каждом ухабе и выбоине. Крики чаек звенят в воздухе, словно удары колокола.

Чем ближе к берегу, тем отвратительнее становится смрад. Я гадаю, не выкинуло ли на побережье тушу дохлого кита. Этот ужасный, едкий, рыбный запах вызывает желание зажать себе нос и рот. Вместо этого я дышу глубже, надеясь, что привыкну. Люди способны адаптироваться, в этом наша подлинная сила. Мы можем приспособиться к чему угодно, если приложим достаточно времени и сил. Но Джонатан – хитрый, странный Джонатан – не намерен дать нам такой возможности. Я паркую «Хонду» у ограды с тыльной стороны консервного завода. Кеция смотрит на меня, я смотрю на нее, никто из нас не произносит ни слова. Наконец мы выходим. Кец открывает багажник и протягивает мне дробовик; второй она оставляет себе. У каждой из нас есть привычное оружие, но она вдобавок передает мне охотничий нож, и я вешаю его на пояс. Кец прихватила с собой два полицейских бронежилета, и мы надеваем их тоже. Вес их давит на плечи, но одновременно слегка успокаивает.

– Просто для ясности, – говорит Кец. – Это конец для твоей и моей карьеры, если мы сделаем это, а потом окажется, что мы ошибались. И это может быть именно то, чего он хочет.

– Мы не ошибаемся, – отвечаю я ей.

Но она, тем не менее, права. Вероятно, это все равно положит конец ее карьере детектива; она вне зоны своей юрисдикции и нарушает все возможные правила, будучи вооружена до зубов и готова убивать. Так же, как и я. Мне много раз удавалось выкрутиться из сложных ситуаций – возможно, лишь затем, чтобы в конечном итоге проиграть.

– Ладно. Я просто хотела прояснить ситуацию. Держимся вместе и не разделяемся.

– Согласна. Кец… – Она захлопывает багажник и оборачивается ко мне. – Ты не должна этого делать. Пожалуйста, подумай о ребенке.

Кец качает головой.

– Я тоже люблю тебя, Гвен. Но суть в том, что следующим, против кого обратится этот тип, будет Хавьер – раз уж я зашла так далеко. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца только из-за того, что я отступила. И кроме того… может быть, этот человек действительно хочет заполучить тебя. Но я хочу добраться до него. Престер заслуживает этого.

Выбор. Я не уверена, что мы выбираем правильно и что правильный выбор вообще есть. Но в одном Джонатан прав: любой наш поступок – это выбор. И у любого нашего поступка есть последствия.

– У тебя есть болторез? – спрашиваю я, и Кец качает головой. – А складная лестница в кармане?

– Заткнись и сними колпак с колеса, – говорит она. – Ты совершенно не умеешь импровизировать.

Я улыбаюсь и при помощи ножа сколупываю колпак с колеса «Хонды». Кец берет его, подходит к ограде, опускается на колени и начинает копать Почва мягкая, песчаная, Кеция выкапывает яму, насыпав рядом большую горку земли, потом ложится на спину и проползает под оградой.

– Что еще хорошо в бронежилете, – замечает она, – в таких вот случаях он делает тебя почти равномерно плоской.

Не то чтобы мне это особо требовалось. Мы с Кец не отличаемся пышными формами, так что вырытый ею подкоп годится и для меня, хотя приходится слегка поизвиваться. По ту стороны ограды я перекатываюсь на четвереньки, встаю и делаю первый шаг по голой земле. Здесь она утоптана плотнее, эту часть территории явно использовали в качестве кафетерия на открытом воздухе; несколько ржавых металлических столиков и пожелтевших пластиковых кресел все еще стоят тут и там. Не могу себе представить, чтобы летом здесь было так уж приятно сидеть – но, несомненно, все-таки лучше, чем в здании завода.

С этой стороны дверей нет, поэтому мы обходим здание и доходим до парковки, выходящей к разгрузочной зоне с шестью поднимающимися воротами. Цемент на площадке потрескался и крошится, словно сухая почва; внимательно глядя, куда ступаем, мы направляемся к разгрузочной зоне. Кец дергает металлическую дверцу для персонала. Заперта. Мы проходим к воротам для разгрузки. Одна двигается, но едва-едва, поднимается дюймов на шесть и намертво застревает. Щель узкая, но я без вопросов подхожу к воротам и протискиваюсь под ними. Мой ремень цепляется за нижнюю кромку ворот, и на секунду меня охватывает паника – мне кажется, что ворота сейчас автоматически опустятся и раздавят меня, разрежут пополам… но потом я втягиваю живот, дергаю пряжку ремня и все же ухитряюсь проползти. Приподнявшись на колени и держа в руках тяжелый дробовик, оглядываюсь по сторонам.