Мне кажется лишним подробно говорить здесь об условиях жизни индийцев в Трансваале и Оранжевой Республике. Тем моим читателям, которым все же хотелось бы получить полное представление об этой проблеме, я рекомендую обратиться к другой моей книге — «Истории сатьяграхи в Южной Африке». А сейчас я расскажу об этом лишь вкратце.

Индийцы Оранжевой Республики были лишены всех прав специальным законом, который был принят в 1888 году или даже ранее. Если индиец решал остаться здесь, то мог работать только официантом в гостинице или найти себе любую другую, но непременно тяжелую и невыгодную работу. Всех торговцев изгнали, выплатив им лишь номинальную компенсацию. Они протестовали, составляли петиции, но все оказалось тщетным.

Довольно строгий закон был принят в Трансваале в 1885 году. В него внесли поправки в 1886-м. Согласно этому закону все индийцы, въезжая в Трансвааль, были обязаны платить три фунта подушного налога. Они могли приобретать землю лишь в специально отведенных местах, но на практике даже и тогда эта земля не становилась их собственностью. Они не имели права голоса. Все это зафиксировал специальный закон для азиатов, хотя к индийцам в полной мере относились и законы для цветных. Согласно последним индийцы не могли ходить по тротуарам и им не дозволялось покидать свои дома после девяти часов вечера без специального пропуска. Интересно то, что практическое применение закона было довольно гибким, пока дело не касалось индийцев. Тех, кто выдавал себя за «арабов», никак не ограничивали. Итак, в конечном счете все зависело от милости или немилости полицейских.

Мне довелось воочию убедиться в том, насколько несправедливыми были эти законы. Вечерами я прогуливался с мистером Коутсом, и мы редко расходились по домам раньше десяти часов. Что, если меня арестуют? Мистер Коутс почему-то тревожился из-за этого сильнее, чем я сам. Ему приходилось выписывать пропуска своим чернокожим слугам, но как мог он выписать такой пропуск мне? Его можно было получить только от своего хозяина. Да и если бы я даже пожелал взять его, а мистер Коутс был бы готов мне его дать, документ считался бы неверно составленным и моего друга обвиненили бы в мошенничестве.

Тогда мистер Коутс или кто-то из его товарищей отвел меня к государственному атторнею доктору Краузе. Выяснилось, что мы с ним принадлежали к одной корпорации юристов в Англии. Он возмутился, узнав, что мне нужен пропуск для того, чтобы выходить из дома после девяти вечера. Он посочувствовал мне и вместо пропуска дал письмо, разрешавшее находиться вне дома в любое время без вмешательства полиции. Я постоянно носил письмо с собой, но так сложилось, что оно мне ни разу не понадобилось.

Доктор Краузе пригласил меня к себе в гости, и мы, можно сказать, стали добрыми друзьями. Иногда я заглядывал к нему. Он познакомил меня со своим более знаменитым и влиятельным братом, работавшим прокурором в Йоханнесбурге. Во время Англо-бурской войны он попал под трибунал за участие в подготовке к убийству английского офицера и был приговорен к семи годам тюремного заключения. Кроме того, старшины юридической корпорации лишили его права заниматься адвокатурой. По окончании боевых действий его освободили и торжественно приняли обратно, разрешив вернуться к практике.

Эти связи оказались полезны в моей дальнейшей общественной деятельности и значительно облегчили работу.

Последствия нарушения запрета ходить по тротуарам оказались для меня более серьезными. У меня была привычка прогуливаться по Президент-стрит. На этой улице находился дом президента Крюгера — скромный, неброский особняк без сада, совершенно неотличимый от других домов в округе. Дворцы многих миллионеров в Претории выглядели намного более роскошными и стояли в окружении ухоженных садов. А о простоте президента Крюгера ходили легенды. Только присутствие полицейских указывало на то, что дом принадлежит важной персоне. Я почти всегда проходил по тротуару мимо полицейских, и они мне не мешали.

Однако дежурные полицейские время от времени менялись, и однажды один из них без всякого предупреждения, даже не приказав мне сначала сойти с тротуара, пихнул меня и вытолкал на дорогу. Я растерялся. Но прежде чем я успел упрекнуть полицейского, показался мистер Коутс, проезжавший по улице верхом. Он поздоровался со мной и сказал:

— Я видел все, Ганди. Охотно буду вашим свидетелем, если пожелаете подать в суд на этого человека. Мне очень жаль, что вы подверглись столь грубому нападению.

— Вам не стоит ни о чем сожалеть, — отозвался я. — Что этот простой служака знает? Все цветные для него на одно лицо. Не сомневаюсь, что он обходится с неграми точно так же, как обошелся со мной. Я пообещал себе не подавать в суд, если дело касается моих личных неприятностей. Поэтому я не собираюсь судиться.

— Это так на вас похоже, — сказал мистер Коутс. — Но подумайте хорошенько. Мы должны преподать ему урок.

Затем он заговорил с полицейским и осы́пал его упреками. Я не смог понять их разговора, поскольку он шел на голландском языке. Полицейский был из буров. Он извинился передо мной, хотя я не видел в том необходимости. Я уже простил его.

Однако я никогда больше не проходил по этой улице. Место оскорбившего меня полицейского могли занять другие, не знавшие об инциденте, и они, наверное, поступили бы со мной точно так же. К чему было напрашиваться на бессмысленное насилие? И я избрал для прогулок другой маршрут.

Теперь я еще больше стал сочувствовать индийским поселенцам в Южной Африке. Я обсудил с ними вопрос о том, насколько разумной и полезной окажется попытка начать дело против этих законов после встречи с британским агентом.

Вот так и получилось, что я познакомился с проблемами поселенцев не только в теории, но и на практике. Мне стало понятно, что Южная Африка не самое подходящее место для индийца, в котором еще осталась хоть капля собственного достоинства, и я стал все чаще задумываться о том, как изменить ситуацию к лучшему.

Но все же моей главной задачей в тот период оставалось дело Дады Абдуллы.

14. Подготовка к процессу

Год пребывания в Претории принес мне бесценный опыт. Здесь я получил возможность познакомиться с общественной работой и понять, насколько вообще к ней способен. Именно здесь мой религиозный дух обрел жизненную силу. Здесь я получил представление о юридической практике и научился тому, чему обычно молодой адвокат учится в кабинете у старшего. Здесь я поверил в то, что все-таки не стану адвокатом-неудачником. И здесь же я проник в тайны адвокатского ремесла.

Дело Дады Абдуллы нельзя было назвать мелким. Был предъявлен иск на сорок тысяч фунтов. Дело возникло из сложных коммерческих операций и состояло из множества непростых расчетов. Претензии касались выданных векелей и устных обещаний выдать такие векселя. Защита строилась на утверждении, что документы были неправильно составлены и, соответственно, не считались действительными. В этом запутанном деле было очень много фактов, а кроме того, законы к нему тоже можно было применить по-разному.