Книги
Моя тропа. Очерки о природе
Ветер в спину! Свистит низовка и несёт над чёрной водой белую круговерть весеннего снегопада.
Я сижу на корме нашей маленькой лодки и держу рулевое весло. Николай Двоеглазов, мой спутник, укрывшись брезентом, белой горкой скрючился на дне. Он весь залеплен мокрым снегом.
Впереди снег!
Парус у нас небольшой, но ветер крепкий и тянет нас прилично. Валы то и дело обгоняют лодку. Я всё время слышу за своей спиной нарастающее шипение. Это белый гребень вала нависает надо мной и мне кажется, что он вот-вот накроет меня, а вода хлынет в лодку, смоет с Николая снег, и мы не успеем отчерпать её. А вода в Телецком озере холодна – не продержишься и пяти минут.
Но нет! Вал догоняет лодку, мягко толкает её в скошенную корму, поднимает и с шипением проходит вдоль низких бортов. И лодка чуть замедляет ход – ей не под силу одолеть почти двухметровый вал. Но зато, когда вал не может обогнать наше судёнышко, лодка, словно сани с горы, устремляется в провал между валами и рассекает носом воду, как торпедный катер.
Монотонно шумит вода за бортом, шипят гребни волн, и свистит ветер, дёргая парус и мачту.
Почему-то в таком разгуле стихии хочется орать или петь что-нибудь громовым голосом. Может быть, потому, что хочется показать, кто ты такой в этом пространстве между небом, горами и водой.
И я ору, пою, до хрипоты ссаживаю голос, сжимая весло залубеневшими пальцами.
Лето
Суу-тарт-та
Речка Ташту была какого-то глиняного цвета – значит, вверху случился обвал или прошёл оползень, а вода вымывает глину из него и несёт в долину.
Тропа по долинке этой речки явно была не для людей. Её протоптали медведи, маралы да кабарожки. Одним словом, звериная тропа.
Мы то лезли по ступенчатым камням, прижимаясь к ним животом или щекой, то быстро – насколько позволяла ноша – перебегали через струящиеся осыпи. Камни катились от нашего движения. Перескакивая друг через друга, они постепенно увлекали за собой более крупные, и потом возникал внизу маленький обвал. Их стук напоминал об опасности. То и дело приходилось перелезать через сырые и замшелые стволы упавших кедров. Иногда подгнившая кора отваливалась большими пластами, обнажая осклизлую поверхность гниющего ствола. На нём кое-где копошились белые жирные личинки жуков-короедов.
И всё же лучшего пути не было. Все тропы в горах, которыми пользуются люди, вначале были проложены зверьём.
Вверху действительно прошёл оползень, и нам пришлось лезть по нему на четвереньках – настолько был крут склон. Тропа всё-таки была звериной, и нам кое-где приходилось становиться зверями.
Переходим оползень.
Это был мой первый выход в горы, горы Алтайского заповедника.
Часа через три после начала подъёма и я, и ботаники, Иван с Франческой, вымотались и через поваленные деревья буквально переползали, руками перекладывая ноги на другую сторону ствола.
Алтаец Андрей Натов, наш проводник, шёл бодро, иногда иронически поглядывая на нас. Он, наверное, думал, что вот, мол, какие здоровенные и молодые ребята, а немного прошли и – готово! – ухайдакались. Нашу усталость уже и скрывать было нечего.
Сеноставки бегали в курумах, каменных россыпях. Они высовывались из-под камней и испуганно глядели на нас, шевеля раздвоенной заячьей губой – недаром заячьи родственники. Потом, свистнув, мгновенно исчезали в расщелине и тут же выскакивали из какой-нибудь соседней дырки… На камнях были аккуратно разложены травинки – сеноставки сушили сено.