Сеноставки

Бурундук всегда кажется весёлым, деловитым и хозяйственным. Если уже он занят сбором орехов, то с утра до вечера; если «курюкает» весной, вызывая самку, то отдаваясь этому полностью; если уж исследует вашу палатку, то будьте спокойны – следы своего пребывания оставит обязательно.

Хозяйственный зверёк и алтайская пищуха-сеноставка. Размером она немногим больше бурундука. По-алтайски – сыгыргáн.

С середины лета пищуха занята заготовкой сена на зиму. Но характер у неё совершенно иной, чем у бурундука. Вечно чем-то испуганная, она с истерическим свистом кидается в щель между камней. Мелькнёт куцый рыжий задок – только дырка чернеет. Но тут же выскакивает и замирает над соседним камнем испуганная мордочка с вытаращенными глазками – что это меня напугало? Шевельнёшься – снова истерика. И снова любопытно-перепуганные глаза. Кажется, вот-вот из них брызнут слёзы обиды – ну зачем же так меня пугать!

За сеноставками очень интересно наблюдать. Особенно там, где их много. B таких местах они начисто выгрызают целые полянки, словно косой траву выкашивают.

…Сижу, прислонившись к стволу упавшего кедра. Он толст и оброс мхом. Спине мягко, и мне сидеть удобно. Наблюдаю.

Сеноставки напуганы моим появлением, носятся, верно, по своим норкам, вскрикивают, поглядывают на меня из глубины своих укрытий. Я замечаю, что иногда в чёрных дырах между камнями мелькают их глазки.

Наконец, одна высовывает голову из норки и замирает. У неё такой вид, словно она всем своим рыженьким тельцем трясётся от страха. Но любопытство сильнее и граница норки и открытого пространства – это граница страха и любопытства. И по тому, насколько далеко пищуха высовывается из норки, можно судить насколько любопытство пересилило страх.

Но вот, наконец, наступает переменный момент и сеноставка, вскрикивая от ужаса перед своей смелостью, опрометью кидается по наторенной дорожке к соседней норке, ныряет в неё, не останавливаясь, и тут же высовывается. Уже наполовину! Вид у неё словно у новичка туриста, который впервые перешёл бурную речку по тонкому бревну – и вроде нельзя было этого совершить, но дело уже сделано, и всё позади, и никак не понять – надо ли ещё бояться ужасного или уже можно собой гордиться.

Сеноставка сидит удовлетворённая. И вот она уже целиком вылезла из норы и, раздувшись от важности, посматривает по сторонам. Такое впечатление, словно она бахвалится передо мной. Но меня она уже, по-видимому, перестала замечать, потому что начинает «косить» траву.

Это самое у них интересное.

Вот она подрезала какой-то стебелёк, перехватила его зубами посерёдке и вприпрыжку побежала к соседней валежине. Травина торчит, словно громадные зелёные усы. Пищуха укладывает её поперек валежины и бежит за новой травкой. И началась заготовка!

Рядом ещё одна вылезла и тоже работает. Укладывают обе своё будущее сено. Сушат. Вот одна присела перекусить – тащила, тащила какой-то широкий лист, забралась с ним на валежину, хотела положить, но передумала и вот сидит и жуёт его. Лист торчит у неё впереди мордочки словно огромный зелёный язык, чуть шевелится и на глазах уменьшается. Пищуха совершенно не помогает себе лапками во время кормёжки. Бурундук – тот обязательно лапами будет держать «еду». А эта – нет. Ни разу я не видел, чтобы она «работала» лапками.

Для сушки травы сеноставки выбрали примечательную валежину. Она зависла и не достаёт до земли полметра. Под ней – временный склад готовой продукции. Туда сеноставки стаскивают сено и непросохшую ещё траву перед дождём. А как дождь пройдёт – снова траву на старое место, чтобы просохла окончательно.

И вот просохшую траву, готовое сено пищуха распихивают по укромным уголкам: под валежины и нависшие камни, по нижним сучкам деревьев. К осени в тайге и там и сям видишь это пищухино сено, уложенное в кучки. Сено их всегда укрыто от непогоды.

Когда зимой ночуешь около костра, то поверх пихтового лапника, пахнущего хвоей и смолой, словно бальзамом, наваливаешь сена из сеноставочьих запасов. Как-то я сказал, нашему проводнику, алтайцу Андрею Туймешеву, что нехорошо, мол, грабить зверушек. На что он мне ответил: «Ты, парень, не бойся. Марал придёт, хуже нас их обокрадёт. Мы уйдём, сыгырган всё равно свой сено будет кушать. Зато спать мягко будет. Всегда так делаем».

Живой туман

Под утро сильно захолодало, и я замёрз даже в спальном мешке. Я поднялся и, согнувшись, вылез из аила.

Светало. Кедры выставили в прозрачное небо чёрные лапы. Собаки свернулись клубками вдоль бревенчатой стены шестигранного аила. Мой Аргут поднялся и подошёл ко мне, поочерёдно вытягивая задние ноги, зевнул, потряс головой и тоже стал смотреть на восток. Среди кедров глухо стучали копытами спутанные на ночь кони.