17

Шахматные поля

Под нашей виллой, между холмом, на котором она стояла, и морем, раскинулись так называемые шахматные поля. Охваченная почти замкнутым кольцом суши, образовалась мелкая бухта с прозрачной водой, а сам гладкий берег был покрыт сложным узором из узких протоков, а некогда, во времена венецианского владычества, соляных озер. Каждый аккуратный клочок земли в рамке каналов, тщательно возделанный, зеленел урожаем кукурузы, картофеля, фиников, винограда. Эти квадратики, обрамленные посверкивающей водой, напоминали огромную многоцветную шахматную доску, по которой передвигались крестьянские фигурки.

Это было одно из моих любимых мест для охоты, так как в протоках и сочном подросте обитало множество разных существ. Здесь легко было заблудиться. Стоило в погоне за бабочкой пересечь не тот деревянный мостик, соединяющий два островка, и ты начинал блуждать в запутанном лабиринте из смокв, камышей и занавесов из высокой кукурузы. Большинство полей принадлежали знакомым крестьянским семьям, жившим на соседних холмах, так что после своих прогулок я всегда мог отдохнуть и посплетничать с приятелем, подкрепляясь гроздью винограда, или узнать любопытную новость о гнезде жаворонка среди дынь на участке Георгиоса. Если же идти прямо по шахматной доске, не отвлекаясь на разговоры со знакомыми, или на водяных черепах, съезжающих по глинистому уклону в воду, или на внезапно прожужжавшую над ухом стрекозу, ты рано или поздно оказывался там, где все протоки, расширяясь, разбегались по огромной песчаной равнине и впадали в бесчисленные рукава, образованные ночным приливом. Во время отлива оставались змеистые следы всякого мусора – разноцветные морские водоросли, мертвая рыба-игла, пробки от рыболовной сети, которые хотелось отправить в рот, как аппетитные куски фруктового торта, осколки бутылочного стекла, обточенные водой и песком так, что они напоминали прозрачные изумруды, игольчатые раковины, смахивающие на дикобразов, а также гладкие овальные, нежно-розовые, как ноготки какой-нибудь утонувшей богини. Это было царство морских птиц: бекасов, сорочаев, чернозобиков и крачек, собиравшихся группками в прибрежной зоне, где рябь расходилась длинными извилистыми дорожками вокруг песчаных взгорков. Проголодавшись, ты мог зайти в воду по колено и выловить прозрачную толстую креветку, сладкую, как спелый виноград, или нащупать пальцами ног ребристую, как грецкий орех, раковину моллюска-сердцевидки. Если две таких приставить друг к другу, шарнир к шарниру, и резко крутануть, они «откупорят» друг друга, и тебе достанется содержимое, жестковатое, но такое молочно-сладкое, просто объедение.

Однажды после полудня, не зная, чем себя занять, я решил прогуляться вместе с собаками в поля. Еще раз попробую поймать Старую Плюху, полакомлюсь моллюсками на мелководье, поплаваю и вернусь домой, но сначала сделаю остановку у Петро, с которым мы посплетничаем под арбуз или сочные гранаты. Старой Плюхой я называл большую древнюю водяную черепаху, жившую в одном из каналов. Я пытался ее поймать уже больше месяца, но, несмотря на преклонный возраст, она была очень хитра и подвижна; как бы осторожно ни подбирался я к ней спящей, в решающий момент она просыпалась и, нервно подергав ножками, съезжала по глинистому склону и плюхалась в протоку почти с таким же звуком, как спущенная на воду здоровенная спасательная лодка. Я, конечно, переловил много водных черепах, как черных в золотых крапинках, так и изящных серых с коричневато-кремовыми полосками. Но Старая Плюха была моей заветной мечтой. Черепаха была огромной и такой древней, что побитый панцирь и дряблая кожа совершенно почернели, потеряв окраску далекой молодости. Я дал себе слово, что она будет моей, и поскольку не трогал ее уже целую неделю, то посчитал, что пришла пора совершить очередной набег.

Взяв сумку с бутылочками и коробочками, сачок и корзинку на случай удачной попытки, я зашагал вниз по склону холма в сопровождении моих собак. Сероки умоляюще закричали мне вслед «Джерри! Джерри! Джерри!», но я не обернулся, и тогда они принялись надо мной издеваться и похохатывать и издавать всякие грубые звуки. Их резкие голоса почти пропали, стоило нам войти в оливковую рощу, а затем их вовсе вытеснил хор цикад, от которого дрожал воздух. Потом мы шли по дороге, раскаленной, белой и мягкой, как женская пуховка. Я сделал остановку у колодца Яни, чтобы напиться, а потом заглянул в хлев, перегнувшись через грубую ограду из оливковых веток; там две свиньи, с наслаждением звучно похрюкивая, барахтались в вязкой грязи. С благодарностью надышавшись местными запахами, я похлопал по неопрятному дрожащему заду свинью покрупнее и продолжил путь. На следующем повороте у меня случилась короткая перепалка с двумя толстухами-крестьянками, балансировавшими на головах корзины с фруктами и проявившими сильное недовольство Писуном. Он незаметно к ним подкрался, когда они были увлечены разговором, обнюхал и, чтобы не уронить свое высокое имя, оросил их юбки и ноги. Увлекательный спор о том, кто в этом виноват, растянулся на десять минут и продолжился, пока я от них уходил, но вскоре нас разделило слишком большое расстояние, чтобы расслышать взаимные оскорбления.

Я пересек первые три надела и подзадержался у Таки, чтобы продегустировать его виноград. Сам Таки отсутствовал, но точно не стал бы возражать. Виноградины, мелкие и округлые, имели сладковатый мускусный привкус. Когда я их сжимал, нежная, без косточек мякоть выстреливала в рот, а между большим и указательным пальцем оставалась тряпичная кожица. Мы с собаками съели четыре грозди, и еще две я положил в сумку про запас, после чего мы направились вдоль канала к месту, где Старая Плюха любила съезжать в воду. Я уже собирался предупредить собак, чтобы вели себя тише воды ниже травы, когда вдруг из зарослей пшеницы выскочила большая зеленая ящерица. Собаки с диким лаем бросились следом за ней. И когда я добрался до места назначения, все, что я увидел, – это расходящуюся по воде рябь, говорившую о том, что черепаха только что была здесь. Я сел на землю, перебирая в уме цветистые выражения, которыми встречу собак, когда они вернутся. Но, к моему удивлению, я их не дождался. Тявканье вдали вообще прекратилось, а затем послышался дружный лай через равные промежутки времени: значит, собаки обнаружили нечто необычное. Я поднялся на ноги и, недоумевая, пошел на их призыв.

Они стояли полукругом возле травяной делянки у воды и, увидев меня, бросились навстречу, мотая хвостами и поскуливая от радости, а Роджер обнажил верхние зубы в довольной ухмылке. Сначала я не понял, из-за чего они так возбудились, но потом то, что я принял за длинный корень, зашевелилось, и я увидел пару жирных коричневых водяных змей, свившихся в страстный клубок и невозмутимо глядевших на меня серебристыми бусинками глаз на головках в виде пиковой масти. Это было волнующее открытие, которое, можно сказать, компенсировало провороненную Старую Плюху. Я давно мечтал поймать подобную змею, но они такие быстрые и умелые пловцы, что мне не удавалось подобраться достаточно близко. И вот эта парочка грелась на солнышке, словно дожидаясь, когда они мне достанутся.

Собаки, выполнив свой долг, отошли на безопасное расстояние (они рептилиям не доверяли) и уселись, с интересом за мной наблюдая. Я медленно переместил сачок и отстегнул от ремня. Теперь оставался вопрос: как поймать двух змей разом? Пока я обдумывал, одна из них решила этот вопрос за меня: она не спеша раскрутила кольца и ушла под воду без единого всплеска. Посчитав, что ее упустил, я с досадой наблюдал за тем, как извивающееся тело отражается в воде. Но потом, к своей радости, я увидел растущее облако ила, которое напоминало раскрывающуюся розу, и понял: рептилия залегла на дно в полной уверенности, что выберется наружу, как только я уйду. Переключив внимание на подружку, я сачком вдавил ее в густую траву. Она тут же свернулась в запутанный клубок и, раскрыв розовую пасть, на меня зашипела. Я крепко схватил ее двумя пальцами за шею и, когда она безвольно повисла, другой рукой погладил белое брюшко и коричневую спину с отстающей чешуей, что напоминало еловую шишку. Я бережно уложил ее в корзину и приготовился взять в плен вторую. Пройдя чуть пониже течения, я опустил сачок в воду и выяснил, что глубина около двух футов при ширине протоки около трех, дно же представляло собой мягкий, дрожащий ил. Поскольку вода была мутная, а змея затаилась в грязи, я подумал, что самое простое решение – это нащупать ее ступней (как я это проделывал с моллюсками), а затем совершить быстрый выпад.