Сероки негодовали по поводу своего тюремного заключения, несмотря на просторное помещение. Они страдали от неутоленного любопытства, не имея возможности исследовать и прокомментировать все события. Их обзору открывался лишь фасад дома, а если что-то происходило по ту сторону, они начинали сходить с ума, недовольно трещали и клохтали, кружа по клетке и просовывая головы сквозь проволочную сетку в бесплодной попытке что-то разглядеть. Зато у них появилось много свободного времени для основательного изучения английского и греческого, а также практики в искусстве звукоподражания. Вскоре они уже могли называть всех членов семьи по имени. Большие хитрюги, дождавшись, когда Спиро сядет в машину и отъедет от дома, они начинали выкрикивать «Спиро… Спиро… Спиро…», после чего он ударял по тормозам и возвращался, чтобы понять, кто его зовет. Или с невинным видом кричали «Проваливай» и «Иди сюда», по-гречески и по-английски, причем одно за другим, чем вводили собак в полный ступор. Еще один трюк, доставлявший им несказанное удовольствие, состоял в том, чтобы сбивать с толку бедных несчастных кур, часами ковырявших землю под оливами в поисках чего-то съедобного. На пороге кухни периодически появлялась служанка, то насвистывавшая, то как будто икавшая, что воспринималось как сигнал к приему пищи, и куры сбегались к черному ходу, как по мановению волшебной палочки. Освоив этот клич, Сероки доводили своих жертв до умопомрачения. Они дожидались самого неподходящего момента, когда куры после бесконечной суеты и кудахтания наконец усаживались на каком-нибудь маленьком деревце или, если стояла жара, устраивали себе сиесту в тени мирта. И вот стоило им только приятно задремать, как Сероки подавали голос: одна кудахтала, а другая икала. Куры начинали нервно озираться, ожидая от кого-то решительных действий. А Сероки снова их зазывали, еще призывнее и соблазнительнее. Наконец одна курица, самая невыдержанная, с заполошным криком вскакивала и устремлялась к клетке, а остальные, кудахча и хлопая крыльями, на всех парах неслись вдогонку. Прибежав к сетке, они должны были сначала потолкаться, наступая друг дружке на ноги и поклевывая обидчиков, после чего кое-как выстраивались и вопросительно заглядывали в клетку, а щеголеватые Сероки в своих черно-белых костюмчиках с хмыканьем смотрели на них – такая пара городских хлыщей, удачно обдурившая неуклюжую и простодушную деревенщину.

Серокам нравились собаки, хотя они не упускали возможности их подразнить. К Роджеру они питали особую приязнь, и он частенько, придя к ним в гости, ложился перед проволочной сеткой и навострял уши, Сероки же, сидя с ним нос к носу, что-то тихо курлыкали и время от времени сипло похохатывали, словно рассказывали ему непристойные анекдоты. Его они никогда не дразнили, как Писуна и Рвоткина, и не подзывали с помощью грубой лести слишком близко к клетке, чтобы дернуть за хвост. В целом Сероки не имели ничего против собак, просто они хотели, чтобы те вели себя соответственно. Вот почему, когда в нашей компании появилась Додо, Сероки напрочь отказывались признавать в ней собаку и с первой минуты относились к ней с вызывающим, нескрываемым презрением.

Додо принадлежала к породе, известной как денди-динмонт-терьер. Они похожи на продолговатые, хорошо надутые, покрытые шерстью воздушные шары с кривыми ножками, большими выпученными глазищами и длинными болтающимися ушами. Как ни странно, сие диковинное несуразное существо появилось среди нас благодаря матери. У одного нашего знакомого была такая пара, которая неожиданно (после нескольких лет бесплодия) произвела на свет потомство: шесть щенков. Бедный хозяин метался в надежде их пристроить в хорошие руки, а наша мать, столь же радушно, сколь и бездумно, пообещала взять одного. Она поехала за щенком и неосмотрительно остановила свой выбор на девочке. В тот момент она не усмотрела ничего бесстыжего в том, чтобы принести сучку в дом, где живут исключительно кобельки. И вот, зажав ее под мышкой, как полуживую длиннющую сардельку, мать села в машину и с торжествующим видом повезла собаку домой, чтобы представить семье свое приобретение. Щенок, решив сделать это событие запоминающимся, проблевал всю дорогу и продолжил начатое, когда его вынесли из машины. Домашние, собравшиеся на веранде, наблюдали за тем, как мамин подарочек ковыляет по дорожке на кривеньких ножках, тараща глаза, отчаянно болтая ушами и прикладывая все силы к тому, чтобы длинная проседающая сарделька оставалась на ходу, при этом он то и дело останавливался, и его выворачивало на цветник.

– Какой миленький! – воскликнула Марго.

– О боже! Он похож на морского слизня, – вырвалось у Лесли.

– Мать, ну ты даешь! – Ларри с отвращением смотрел на щенка. – Где ты выкопала этого Франкенштейна?

– А по-моему, миленький! – настаивала Марго. – Чем он тебе, собственно, не нравится?

– Это не он, а она, – сказала мать, с гордостью разглядывая свое приобретение. – Ее зовут Додо.

– Сразу две ошибки, – прокомментировал Ларри. – Во-первых, ужасная кличка для собаки. А во-вторых, принести сучку в дом с тремя блудодеями – значит напрашиваться на неприятности. Но вообще, ты только на нее посмотри! Ну и видок! Ее машиной раздавило, или она такой уродилась?

– Дорогой, не говори глупости. Такая порода. Они все так выглядят.

– Ерунда. Настоящий монстр. Кто бы сознательно произвел на свет этакое пугало?

На это я ему заметил, что таксы на нее очень похожи, их специально откармливают, чтобы проползали в барсучьи норы. Может, и денди-динмонта к этому готовили.

– По-моему, ее готовили проползать в канализационные люки, – отмахнулся Ларри.

– Дорогой, ты говоришь гадкие вещи. Очень милые собачки и необыкновенно преданные.

– Еще бы не преданные. Не много найдется таких, кто проявит к ним интерес, и уж тем более кто ими восхитится.

– Она не заслужила таких мерзких слов. И вообще, не тебе рассуждать о красоте. Это тонкая материя, и, прежде чем бросать в кого-то камни, лучше посмотри на бревно в собственном глазу, – гордо отчеканила Марго.

Похоже, она озадачила Ларри.

– Это новая поговорка или цитата из «Строительной газеты»? – спросил он.

– Она хотела сказать, все перемелется – открывай ворота, – пошутил Лесли.

– Меня от вас тошнит, – с гордым презрением бросила Марго.