– Варфоломей Владимирович у нас пуританин, ретроград, реакционер-мыслитель, мракобесит по-черному, не верит в технику, в научный прогресс…

– Да я и твоему почерку – как курица лапой! – тоже не шибко-то доверяю. Но фотоаппараты эти, кто знает, может, фотопленка испортится, засветится как-нибудь в важный, ответственный момент – и прощай, улика драгоценная! – а ты, Аграфенов, глазенками своими поглядел и ручонками написал – и вот, оно у тебя на странице, никуда не денется, и кто знает, может, на руках у тебя уже доказательство вины чьей!

– Тридцать одну машину насчитали неподалеку.

– Ну, раз тридцать одну, значит, тридцать одну. Тут главное – как в казино, не прогадать со ставкой.

Данила спросил:

– А ты что здесь… просто фотографируешь или с целью какой-то?

– Сам полюбуйся, – Варфоломей направил луч на улику.

– Ну, и что, – Данила присмотрелся одним глазом, оттянув веко, – деревяшка какая-то поломанная, что проку от нее?

– Гвоздь в ней был, – ответил Варфоломей, – я думаю.

– Ну, а убийца что, прижавшись к стенке бежал? Неудобно, наверное, было ноги уносить, – ехидно улыбнулся Крещеный.

– А может, – сказал Аграфенов, – он эту деревяшку, когда от ботинка или туфли оторвал, то отшвырнул? Я бы вот и сам, понимаете ли, отшвырнул! Может, деревяшка-то боли и не почувствует, но злость выместить нужно. Видели, как ребятня, споткнувшаяся о поребрик по невнимательности собственной, в отместку поребрик и пинает? Глупость человечья. С вами так не было?

Варфоломей и Данила переглянулись.

– Надо бы гвоздь найти, – сказал Данила, – может, кровь на нем.

– Овчарка Акимовская учуяла бы, – сказал Варфоломей, – они же тут прочесывали все, когда с Романовым ходили.

– Надеюсь, хорошенько он проколол подошву-то, иначе не хромал бы, да и до машины своей самостоятельно дошел…

– Если была она, – напомнил Варфоломей, – не знаем еще.

Аграфенов, отсморкнув сопли в носовой платок, сказал:

– Тут странное что-то, ребята, вот мне пять-шесть лет было, когда я однажды на гвоздь по глупости наступил, вонзился он, значит, сквозь подошву шлепанца – аж вспомнить дурно! – я так орал, а уж кровищи вылилось, ей-богу, полведра! Сплошь и рядом кровью замарано все было, а меня ведь еще приятель мой до дома сопроводил, сколько выкапало крови, забрызгано, замызгано все начисто, аж шлепанец хлюпал, пропитавшийся насквозь! А без приятеля моего, который мне удружил плечом, мне вовсе ползти бы пришлось, как фронтовику безногому, и ору было дай боже, улицу на уши поставил, народ повыбегал, думали, режут меня маньяки или бездомные собаки в клочья разрывают, а тут – ни капли крови! – как может такое быть-то?

Варфоломей и Данила брызжуще-кудахчуще посмеялись, и, взяв дощечку, возвратились к служебному ВАЗ-2101, откуда Ламасов – пока Данила запечатывал улику в полиэтиленовый пакет, а Аграфенов стоял, хрипло-простуженный, сморкаясь в платок, – радировал оперативному дежурному горрайона внутренних дел, чтобы незамедлительно по факсу главврачам всех поликлиник района были направлены ориентировки на подозреваемого, листы с описанием примет, одежды и изображения, полученные с видеокамер; есть вероятность, что мужчина с проникающей раной от гвоздя на правой ступне уже обращался за медицинской помощью в хирургическое отделение скорой помощи прошедшей ночью или вечером, с половины десятого или в дальнейшем еще обратится прививаться от столбняка, и, откашлявшись, Варфоломей распорядился, чтобы в места возможного появления подозреваемого направили группы суточного патрулирования, в каждую группу включить от двух до трех оперативников в штатском…

Варфоломей радировал отбой и размял руки, а потом втроем они погрузились в машину, и Варфоломей показал Даниле жестом объехать дом, потому что хотел заглянуть к Акстафою.