– А у вас кошечка, – заметил Горчаков.

– Это да, – Варфоломей развернул кресло и дал безволосой, грациозно-тощей кошке запрыгнуть к нему на колени, – моя!

– У меня самого кошка дома.

– В них фараонова кровь, – сказал Ламасов, – а по форме они как песочные часы – они символизируют само время для нас!

– А у вас самого глаза, – пробормотал Горчаков, – как часы тикают. Вот, опять! Качаются будто маятник какой. Я слышал, это нистагмом называют. И всегда вот мне интересно было, да спросить не у кого – мешает ли это жить? У вас ведь, небось, предметы перед глазами туда-сюда скачут постоянно, наверно, как стеклоочистители в дождливую погоду – голова не идет кругом у вас от такого? У меня бы кружилась, я в детстве ни на карусели вот, ни на качелях усидеть и минуты полной не мог – тошнило!

– А за рулем вас не тошнит? – поинтересовался Варфоломей.

– А за рулем я уже привык.

– А давайте, Кирилл, вернемся к пассажиру с Головольницкой.

– Давайте.

– Начнем с имени – вы не поинтересовались, как зовут его?

– Да я только так, – пожал плечами Горчаков, – чтобы, как говорится, товарищескую атмосферу вдохнуть, спросил его…

– А он?

– Сказал, что его Николаем зовут.

– Николаем? – чуть придвинулся Варфоломей.

– Да, – дрожаще-бледными губами произнес Горчаков.

– А вот, Кирилл Ильич, скажите мне, как, по-вашему – он вам соврал?

– А как, товарищ лейтенант, тут поймешь так с ходу-то?

– Ну, я так вот размышляю, Кирилл Ильич, что вы – таксист со стажем, и с людьми всевозможных сортов вас обстоятельства сталкивают изо дня в день – верно? – сделал паузу Ламасов.

– Верно, – задумчиво пожевал губами Горчаков.

– И у вас, – с улыбкой протянул Ламасов, – мне очень хочется верить, Кирилл, натренировалась, вот как мускул, интуиция – эдакое чутье, которое вам подсказывает моментально, что за человек к вам в такси садится – по голосу его, по случайному жесту, может, по словам, которые человек с вами в общении употребляет, по тому, какие сигналы он подает вам! – и вся эта сумма, этот замысловатый спектр, он вами замечается, он вами воспринимается и регистрируется единовременно… Он вами усваивается беспрепятственно, и в ответ пробуждается в уме вашем, в настроении, определенное чувство, иногда оно положительное в свойстве своем, а иногда отрицательное, неприязненное… но всякое чувство похоже, так сказать, на мыльный пузырь – загляните, пожалуйста, будьте добры, внутрь себя! Или, если не можете, хотя бы на капли воды на краешке стакана… присмотритесь повнимательнее – вы видите? Они пронизаны светом, светятся и подрагивают как будто бы. И оно, это чувство, есть нечто прозрачное, да? Но одновременно окрашенное удивительными, яркими, пустыми и живыми, Кирилл, слепяще-нирванистическими красками, и в пузыре этом содержится слепок с человека, потому что люди в сущности своей – и есть такие вот пузыри! – они надуваются и, перепутываясь, мчатся к небесам столпотворением, как вот сперматозоиды для оплодотворения яйцеклетки, но их пути прерываются, они лопаются, а случается иногда – как вот мы с вами теперь! – они волей непреложного случая сталкиваются и сливаются, и становятся на момент одним целым прежде, чем лопнуть…