В 1875 г. построен первый пешеходный мост из железобетона. Автором проекта стал французский архитектор Ж. Монье. Мост перекинули через ров замка маркиза де Тилиэра близ города Шазле. Его длина составляла 16 метров, ширина— 4 метра. Десятью годами раньше Монье получил патент на изготовление кадок для цветов из железобетона, потом, догадавшись, что кадку можно увеличить, построил железобетонный бассейн.
Изучение свойств железобетона и возможности строительства сводов из него продолжалось по всему миру. В России такими исследованиями занимался Николай Аполлонович Белелюбский, действительный член Императорской Академии художеств, заслуженный профессор Института инженеров путей сообщения. Он спроектировал несколько образцовых конструкций из железобетона, среди которых был и небольшой мост. После его исследований в 1899 г. официально разрешили применять железобетон в России.
Тремя годами ранее, в 1886 г., в США П. Джексон подал заявку на патент на использование преднапряжения арматуры при строительстве мостов. Его целью — уменьшить хрупкость бетона при растяжении. Для этого сталь, которая должна стать каркасом железобетона, натягивалась специальным устройством и только затем укладывалась бетонная смесь. Когда она схватывалась, сила предварительного натяжения стали передавалась окружающему бетону, так что он оказывался сжатым, что позволяло частично или полностью устранить растягивающие напряжения от эксплуатационной нагрузки. Новый материал оказался весьма востребованным во всем мире: в 1888 г. патент на преднапряжение получен в Германии В. Дерингом, в 1896 г. в Австрии — И. Манделем, в 1905–1907 гг. в Норвегии — И. Лундом, в 1906 г. в Германии — М. Кененом.
К 1907 г. крупнейшая ливерпульская страховая компания Royal Liver Group решила построить новую штаб-квартиру — грандиозное девятиэтажное здание с двумя высокими башнями, вздымающимися над городом на 98 метров. Желая показать, что идет в ногу со временем, компания поручила архитектору Уолтеру Томасу построить здание целиком из железобетона, что стало весьма наглядной демонстрацией возможностей этого материала. Здание простояло без капитального ремонта почти 70 лет.
В 1908 г. на Каменном острове в Петербурге организована Международная строительная выставка. Среди ее экспонатов были два бетонных мостика через неширокие каналы. Железобетон использовался и в больших масштабах — при строительстве 3-го Охтинского моста через Охту и эстакады железнодрожного моста через Неву по проекту Г.П. Передерия.
Две российские столицы — старая и новая также — отдали дань новой моде. В 1913–1916 гг. в России построена первая железобетонная церковь Спаса Нерукотворного Образа в Клязьме (современный микрорайон города Пушкино Московской области). А под Петербургом, в имении Павловск, в 1914 г. по эскизам Карла Росси из железобетона построен павильон для статуи императрицы Марии Федоровны. Это одна из последних построек в Павловском парке, и только ей было суждено пережить годы Великой Отечественной войны и оккупации.
Развитие теории железобетона в России в первой половине XX в. связано с именами А.Ф. Лолейта, А.А. Гвоздева, В.В. Михайлова, М.С. Боришанского, А.П. Васильева, В.И. Мурашева, П.Л. Пастернака, Я.В. Столярова, О.Я. Берга и др.
В 1923 г. из железобетона построен обновленный Нижне-Лебяжий мост, в 1928 г. — Мало-Петровский мост на реке Ждановке, в 1929-м — Монастырский и Ново-Кирпичный, а также Шлиссельбургский мост у истока Обводного канала, в 1930 г. — Ново-Калинкин на проспекте Газа. В то же время железобетоном усилен Синий мост на Мойке, еще через два года построен Кашин мост через Крюков канал. Всего в период с 1925 по 1975 гг. в Петербурге построили 75 железобетонных мостов.
Разумеется, нет смысла рассказывать обо всех 75 мостах — большинство из них расположены на окраинах в новых районах города, однотипны и фактически лишены украшения. Но все же из железобетона построено и множество замечательных и в высшей степени примечательных мостов. Речь идет, прежде всего, о новых мостах через Неву. Один из них — мост Володарского.
Название моста связано с эпизодом из истории революционного движения в России. Моисей Маркович Гольдштейн подписывал статьи в газетах псевдонимом «В. Володарский». Во время Первой мировой войны вместе с Троцким и Бухариным он издавал в Нью-Йорке еженедельную газету «Новый Мир». В мая 1917 г. вернулся в Россию, стал членом РСДРП(б), назначен главным агитатором Петроградского комитета большевиков, вошел в президиум Петроградского совета и Петроградской Городской думы. Делегат VI съезда РСДРП(б). На 2-м Всероссийском съезде советов избран в Президиум ВЦИК. Участвовал в агитации на фронтах, был главным обвинителем на публичном процессе против нескольких небольшевистских вечерних газет, в середине июня 1918 г. стал основным организатором подтасовки результатов выборов в Петроградский совет, а также создателем и главным редактором одного из главных органов печати этого совета — «Красной газеты».
20 июня 1918 г. В. Володарский убит боевиками-эссерами, когда ехал на очередной митинг на Обуховском заводе. Нарком А. Луначарский соратник Володарского так описывает обстоятельства его убийства: «Ненавидела его буржуазия и все ее прихвостни и как политика. Я думаю, никого из нас не ненавидела она тогда так, как его. Ненавидели его остро и подколодно эсеры. Почему так ненавидели Володарского? Во-первых, потому, что он был вездесущ, он летал с митинга на митинг, его видели и в Петербурге, и во всех окрестностях чуть ли не одновременно. Рабочие привыкли относиться к нему как к своей живой газете. А он был беспощаден. Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого скрывать мы не будем, Володарский был террорист. Он до глубины души был убежден, что, если мы промедлим со стальными ударами на голову контрреволюционной гидры, она не только пожрет нас, но вместе с нами и проснувшиеся в Октябре мировые надежды.
Он был борец абсолютно восторженный, готовый идти куда угодно. Он был вместе с тем и беспощаден. В нем было что-то от Марата в этом смысле. Только его натура в отличие от Марата была необыкновенно дневной, отнюдь не желавшей как-то скрываться, быть таинственным учителем из подполья, наоборот, всегда сам, со своим орлиным клювом и зоркими глазами, всегда со своим собственным металлическим клекотом горла, всегда на виду в первом ряду, мишень для врагов, непосредственный командир.
И вот его убили…
В день своей смерти он телефонировал Зиновьеву, что был на Обуховском заводе, телефонировал, что там, на этом тогда полупролетарском заводе, где заметны были признаки антисемитизма, бесшабашного хулиганства и мелкой обывательской реакции, — очень неспокойно.
В те дни эсеры — вкупе и влюбе с офицерами минной дивизии — взбулгачили ее матросов настолько, что на митинге, на котором говорили я и Раскольников, был прямо постановлен и подхвачен обманутыми матросами миноносцев лозунг: „Диктатура Балтфлота над Россией". Никто не возражал, когда мы доказывали, что за этой диктатурой стоит диктатура нескольких офицеров, помазанных жидким эсерством, и нескольких лиц, еще более неопределенных, со связями, уходившими через иронически улыбавшегося адмирала Щастного в черную глубь. Минная дивизия стала тогда за Обуховским заводом, она и протянула ему руку.
Володарский просил Зиновьева приехать лично на Обуховский завод и попытаться успокоить его своим авторитетом. Зиновьев пригласил меня с собою, и мы оба часа два, под крики и улюлюканье эсеровской и меньшевистской шайки (к эсерам и меньшевикам налипло тогда все, что было реакционного на заводе), старались ввести порядок в настроение возбужденной массы. Мы возвращались с Обуховского завода и по дороге, не доезжая Невской заставы, узнали, что Володарский убит.
Горе и ужас охватили пролетарское население. Пуля, убившая Володарского, убила также и всю минно-обуховскую затею. Петербургский исполком разоружил минную дивизию, и вся буря Обуховского завода сразу улеглась.
В Большом Екатерининском зале Таврического дворца, утопая в горе цветов, пальмовых ветвей и красных лент, лежал Володарский, застреленный орел. Как никогда резко, словно у бронзового римского императора, выделялось его гордое лицо. Он молчал важно. Его уста, из которых в свое время текли такие пламенные, острые, металлические речи, сомкнулись как бы в сознании того, что сказано достаточно. Неизгладимое впечатление произвело на меня отношение старых работниц к покойнику. На моих глазах некоторые из них подходили с материнскими слезами, долго с любовью смотрели на сраженного героя и с судорожным рыданием говорили: „Голубчик наш“.
Шествие, хоронившее Володарского, было одним из самых величественных, которые знал видавший виды Петербург. Десятки, а может быть, и сотни тысяч пролетариев провожали его к могиле на Марсовом поле…».
Володарского торжественно похоронили 23 июня 1918 г. на Марсовом поле. После его гибели Литейный проспект в Петрограде переименовали в проспект имени Володарского, однако в 1944 г. проспекту возвращено его первоначальное название.