Дым из трубы печной —

Такая вот, ой мамочки,

Цена любви мужской.

Куда теперь ты денешься С ребенком-то грудным?

Возьми билет на поезд,

Прислуживай чужим».

(с. 35-37)

Хотя она просто служанка, да при этом еще и шикса, дом Авраама был ее домом. Через не­сколько часов она отправится в изгнание, мо­жет быть, на этом самом поезде. И если народ­ная мудрость о дыме и мужской любви утеша­ет ее в минуту глубочайшего горя, то подме­тая и убирая, она возвращается к мысли о нем. Утешившись воспоминаниями — и праведным негодованием, — она обращается к рутинному физическому труду, чтобы преодолеть боль, и он становится знаком ее собственной неизменной любви.

Зи немт ин дер гант дем безем Ун керт цумлецтн мол ди штуб Ун эпесунтер дер блузке Филт, аз с’гот им нохлиб.

Зи вашт нохэйн мол ди телер Ун шайерт ди куперне фан —

«Азой ви а ройх фун а коймен Из ди либе фун а ман».

Берет напоследок веник Агарь И подметает сор...

И что-то под блузкой знает:

Авром ей люб до сих пор.

Тарелки моет последний раз,

Чистит кастрюлю она.

«Дым из трубы паровозной —

Любви мужской цена».

(с. 37)      "

Мидраш Мангера (подобно классическим мидра- шам былых времен) расцветает на анахронизме, который обыгрывается здесь в полной мере: весь сюжет об Аврааме и его внебрачной связи со слу­жанкой, в результате которой рождается ребе­нок, разворачивается как сюжет многоженства, на фоне традиционного библейского и ближне­восточного пейзажа, если не обращать внимания на печную трубу, поезд, горшки и сковородки, соломенные шляпки, разводное письмо и идеал романтической любви. В «Последней ночи Агари в доме Аврома» не только современность лучше древности, но даже иноверка лучше еврейки, а женщина лучше мужчины. (В других стихотво­рениях, в центре которых стоят личные горести Авраама и Сарры, они вызывают гораздо больше сочувствия.) Язык тоже изобилует причудливы­ми анахронизмами: Авраам называет Агарь кли­пе, буквально «раковиной» или «шелухой», тер­мин каббалистического происхождения, а Агарь в ответ бросает ему: бенкарт. Мамзер, обычное идишское слово для обозначения незаконнорож­денного ребенка, звучало бы тут несколько по- иному, в процессе повтора потеряв хлесткость, если не буквальное значение. Бенкарт — это его польский эквивалент, который не только доносит ощущение незаконности, но. и придает словам Агари оттенок непристойности. Бенкарт, отно­шение Авраама к Исмаилу как к досадной поме­хе, представляет собой яркий контраст с горькой судьбой Агари, которая осталась ни с чем, только- митн пицл кинд ойф ди гент, с грудным ребенком на руках⁵¹.