Но вот вчера напомнил мне о ней севастопольский моряк Дзюба, друг моего детства. Он пробивался сквозь вражеский фронт и пришел из наших краев, где долгое время партизанил в отряде Вовкобоя. От него я узнал, что и Леся воевала вместе с ним.
Партизанский отряд возник в первые недели оккупации. Во главе его встал Вовкобой — человек, которого хорошо знали и уважали в районе. Отряд быстро множился и вскоре стал значительной и грозной силой. Оказался в отряде Вовкобоя и Дзюба, — тяжело раненный под Севастополем в первые месяцы войны, он отбыл положенное время в госпитале и приехал на несколько дней к матери. Неожиданный немецкий прорыв отрезал его от своих и лишил возможности вернуться в свою часть.
Ушла в партизаны и Леся. Кто знает, может, потому только, что не хотела отстать от Вовкобоя, утратить его доверие, за которое была благодарна; а может, и сама отважилась на смелый шаг и решила, что в тяжкий час ее место в партизанском отряде.
Жил отряд своей привычной, неспокойной жизнью — по ночам нападал на немецкие колонны, взрывал железнодорожные мосты, пускал под откос эшелоны с немецким снабжением. Враг не раз получал чувствительные удары партизан Вовкобоя, наносимые из потайных засад. Не раз и немецкое командование принимало меры, чтобы ликвидировать отряд: устраивали облавы, во время которых тщательно прочесывали окружающие леса, просиживали целые ночи в кустах, рассчитывая поймать кого-нибудь, чтобы выведать партизанскую тайну… Но все было напрасно. Вовкобой быстро маневрировал, его отряд, словно рыба из дырявой сети, ускользал из плотного окружения регулярных вражеских частей. В союзе с ним были дремучие леса и степные буераки, приозерные болота и сожженные села. О каждом вражеском шаге сообщали люди, которые всегда находили способ поспеть вовремя туда, где был Вовкобой.
Но уж на этот раз немцы задались целью во что бы то ни стало покончить и с самим Вовкобоем, и с его отрядом. К лесу, где скрывались партизаны, подошли три батальона с пушками и танками. Начался жестокий, отчаянный бой между немногими советскими людьми и вражеской регулярной частью.
Под конец первого дня осколком мины был тяжело ранен Вовкобой. Осколок повредил голову, а во время взрыва его так подбросило, что он сломал левую ногу и три ребра. Вовкобоя перевезли на другую сторону озера и положили в глубокой землянке, перекрытой двумя накатами толстенных бревен. Он терял кровь, а вместе с ней и последние силы и руководить боем уже не мог.
Более тяжелого удара нельзя было нанести партизанскому отряду. Вовкобой был той самой чудодейственной силой, что объединяла и ставила на ноги обессиленных и до крайности утомленных бойцов. В этом коренастом человеке с чуть прищуренными глазами и непокорным русым чубом словно воплотилась вживе сама идея, питавшая их в самые трудные минуты.
В отряде осталось мало боеспособных людей; Леся была единственной, кого можно было оторвать от винтовки, чтобы ухаживать за раненым командиром. Все знали, как доверял ей Вовкобой, и возлагали все надежды на ее трогательную верность и нежное сердце.
Вовкобой чувствовал себя совсем плохо. Весь день его мучил жар, сердце билось с перебоями. На исходе дня раненый потерял сознание. Среди ночи он ненадолго очнулся и раскрыл глаза.
— Как там? — спросил он почти неслышно и едва заметно повел глазами вверх.
— Все в порядке, — склонилась к нему Леся. — Выбьем их из леса, ведь не впервой. Вы отдыхайте, не волнуйтесь.
— А продвинулись они к озеру?
— Да что вы! — усмехнулась девушка. — Да кто ж им позволит?
Может, Вовкобой и поверил, а может, просто обессилел и расспрашивать дальше не мог. С минуту полежал с закрытыми глазами и снова впал в забытье.
Леся на цыпочках пошла к ступенькам и поднялась наверх. Над лесом нависла ночь, звучное татаканье пулеметов откликалось пугливым стоном за холмом, поросшим ольхой и молодыми дубками.
Она села на поваленный ствол и задумалась. И сразу же из полутемной чащи появился Дзюба и присел возле Леси.
— Жив?
Леся не ответила и только кивнула головой. Дзюба искоса глянул на нее, пригасил окурок и медленно притоптал сапогом. Потом тяжко вздохнул, словно только теперь сделал вывод из молчаливого ответа Леси и вывод этот был неутешителен.
— Доложить надо, — сказал он наконец и добыл из кармана свернутую вчетверо бумагу, — Это последняя сводка.
— Нельзя, — тихо, но твердо проговорила девочка.